– Чего я не понял? Какая демонстрация? Первомайская, что ли? Так до Первого мая еще больше недели.
– Такая.
Сделав обманное движение, Юлий врезал Витьку по печени. Сильно врезал. Витька согнуло пополам. Инженер, оторвав от молитвенника опухшие глаза, посмотрел на Юлия с удивлением. Чиновник, уткнувшись в газету, сделал вид, что ничего не произошло.
– Ну ладно, мент, живи теперь и оглядывайся, – злобно изрек Витек, когда к нему вернулась способность говорить, – где-нибудь, но я тебя все равно достану.
После таких слов Юлию сразу же захотелось добавить ему еще разок по почкам. Добавил. Грамотно и сильно. Как доктор прописал. Как учили его троюродные братья из Феодосии.
Злобно шипя, как поймавшая на дороге гвоздь автомобильная шина, Витек отполз на свое место.
* * *
Потянулись скучные, тягучие, как жевательная резинка, дни. Гришин вызывал Тараскина на допрос всего один раз, и то ненадолго. Чтобы задать пару уточняющих вопросов, не имеющих отношения к его делу, зато касающихся того, как Лапов пытался помочь налетчикам на магазин игрушек избежать наказания. С предложениями же о чистосердечном признании Гришин больше не приставал, и вообще казалось, что он растерял весь интерес к делу Юлия, так, словно подозревал его не в совершении резонансного убийства, а в краже соседской курицы.
Несколько оживило ситуацию то, что против Юлия открыли новое дело по статье триста сорок пять – угроза или насильственные действия против работника правоохранительных органов. Завертайло подал на него заявление. Юлий даже имел удовольствие лицезреть копию заключения медицинского обследования, в котором было указано, что у капитана ушиб правого яичка, на что Юлий ответил, что такому, как Завертайло, и одного левого будет многовато.
Еще у Юлия появился адвокат. Ненадолго. Потому что, несмотря на заверения матери, что это лучший из лучших, у Юлия возникли серьезные сомнения насчет его профессиональной пригодности.
Адвоката звали Павел Иннокентьевич Хорунжий. Это был мужчина с полным лицом, обросшим с трех стороны седой подстриженной бородкой, в очках в круглой золотой оправе. Так мог бы выглядеть Гарри Поттер после пятидесяти, если бы его назначили директором Хогвартса.
Даже не выслушав Юлия (а зачем, ведь с делом он уже успел ознакомиться по материалам и со слов Гришина), Хорунжий предложил тщательно проработанный им накануне план защиты, который представлял собой нечто среднее между пиар-акцией какой-нибудь политической партии, у которой никак не получается дотянуться до проходного барьера, и немецкой операцией «Барбаросса».
