Я тогда бросился в спор, стал извиняться, городить какую-то ерунду, убеждать Олега, что он вовсе не старый, а я в следующий раз обязательно ударю Макса! Вполсилы, как положено… Олег опять стал смеяться, отшучиваться. Но глядел на меня как-то грустно.
Потом я с нетерпением ждал, когда Максим снова ко мне привяжется, и я наконец ударю его, докажу Олегу и себе, что кое-что могу. Но Макс, видимо, и правда почувствовал тогда что-то неладное. И совершенно отстал от меня после того случая. А вскоре и вообще перестал появляться в клубе.
Так и не смог я ударить Макса. Даже Макса, которого ненавидел всем сердцем и искренне желал ему оказаться перерезанным трамваем.
Не мог я ударить человека. Даже тогда, когда тот вполне этого заслуживал. Не знаю, почему, страх какой-то наваливался, противное оцепенение. Казалось, что после того, как ударю, произойдёт что-то нехорошее, то, что потом нельзя будет исправить. Боялся я, наверное, не столько мести противника, сколько самого себя, как будто чувствовал, что вместе с этим первым ударом внутри у меня сгорит какой-то важный предохранитель, исчезнет запор, не дающий вырваться наружу чему-то тёмному, звериному, тому, что было у меня в тайниках души. Мне казалось, что если эта тёмная, звериная сила хотя бы раз сумеет вырваться, потом её уже ничем не остановишь. Я ужасно стыдился даже перед собой и боялся этой дремавшей где-то глубоко внутри меня чёрной и беспощадной силы. Но знал, что она есть, потому что иногда даёт о себе знать, всплывает из тайников подсознания, туманит мозг, вызывает желание убить. Обычно такое происходило, когда я сталкивался с какой-то несправедливостью, чужой жестокостью, когда, например, какие-нибудь гадёныши мучили кошку. Тогда мне хотелось их по-настоящему убить, и я с ужасом ощущал, что убивал бы я их с удовольствием.
Однажды я поделился этим знанием о своей второй, тайной сущности с Олегом. Но тот опять только посмеялся надо мной. А потом быстро объяснил (он куда-то спешил, и на долгий разговор у него не было времени), что всё это дремлющее внутри тёмное и звериное, чего я так испугался, есть у каждого человека. Это первобытные инстинкты, оставшиеся у человека с тех древних времён, когда ему приходилось бороться за своё существование, когда чтобы выжить, надо было постоянно кого-то убивать. Сейчас времена совсем другие, но биологическая природа человека не изменилась, биологически человек так и остался зверем. А от настоящих зверей отличается только тем, что способен контролировать свои звериные инстинкты, в том числе и инстинкт убийцы. А потом он сказал, жёстко, глядя в упор мне в глаза, что моя проблема вовсе не в том, что я могу не сдержать первобытные инстинкты и пооткручивать в результате головы мучителям кошек, а наоборот, в моей элементарной трусости, из-за которой я не могу просто набить морду этим юным палачам.
