— Ну?
— Скоро одиннадцать. Твой отец уже давно ушел, а Камилла д’Аржила звонила два раза, — сказала Альбертина, ставя поднос с завтраком рядом с кроватью.
— А ну ее! — усаживаясь, произнесла Леа.
Альбертина тем временем протянула ей поднос.
— Почему ты так говоришь? Со стороны Камиллы было очень любезно справиться о тебе.
Леа предпочла ничего не ответить и устроилась удобнее.
— Тетушка, как ты добра! Здесь все, что я люблю! — сказала она, вонзая зубы в золотистую горячую булочку.
— Ешь, ешь, моя дорогая. Объявлено о целом ряде ограничений. Сегодня день пирожных, но без мяса, завтра будут закрыты кондитерские, а мясные лавки открыты. Надо привыкать.
— Ну как? Проснулась? — спросила Лиза, просовывая нос в приоткрытую дверь. — Как выспалась?
— Здравствуй, тетушка. Спала, как убитая. В этой комнате все так напоминает о маме, что, мне кажется, она вообще ее не покидала.
Расцеловав ее, сестры вышли.
Леа проглотила еще три булочки и выпила две чашки какао. Наевшись, отодвинула поднос и вытянулась, скрестив руки под головой.
Проникавший в комнату через одно из приоткрытых окон сквозняк мягко колыхал тюлевые занавески. Весеннее солнце наполняло жизнью холст Жуй, возвращало яркость выгоревшей синеве обоев.
Леа было нетрудно представить себе мать в этой комнате, такую мягкую и спокойную. О чем мечтала юная Изабелла весенними утрами? Думала ли она о любви, о браке? Стремилась ли она получить от жизни все, обнимать любимого человека, ждала ли она ласки, поцелуев? Нет, невозможно. Она выглядела такой далекой от всего этого.
В глубине квартиры зазвонил телефон. Через несколько секунд в комнату легко постучали.
— Войдите.
Распахнулась дверь — и вошла крупная женщина лет пятидесяти в бледно-серой блузке и безупречно белом закрытом переднике.
— Эстелла, как я рада вас видеть! Как вы?
— Хорошо, мадемуазель Леа.
— Эстелла, что за церемонии! Поцелуйте же меня!
Кухарка и одновременно горничная сестер Монплейне не заставила себя упрашивать. В обе щеки расцеловала она девушку, которую носила на руках, когда та была еще ребенком.
— Бедненькая моя! Какое горе!.. Ваш жених…
— Молчите, не хочу, чтобы мне о нем говорили.
— Ну, конечно… Извините меня, моя малышка. Я такая неловкая…
— Нет, нет!
— Ох, совсем забыла… мадемуазель. Мадам д'Аржила просит вас к телефону. Она звонит уже в третий раз.
— Знаю, — раздосадованно процедила Леа. — Телефон, как и раньше, в малой гостиной? — продолжала она, надевая подаренное ей матерью к Рождеству домашнее платье из бархата цвета граната.
