Он удивленно замолчал, пристальнее к ней приглядываясь. Леа была убеждена в том, что он обнял бы ее в тот момент, если бы не вошли мать и сестры.
— Леа, что это значит? Пришел Лоран, а ты нас не позвала.
Молодой человек поцеловал протянутую ему руку.
— Сегодня я, наконец понял, от кого у Леа такие чудные глаза, — сказал он, поднимая голову.
— Замолчите, нельзя слишком часто повторять Леа, как она хороша. Она и так чересчур в этом уверена.
— Ну а нам? — хором воскликнули Франсуаза и Лаура.
Нагнувшись, Лоран взял маленькую Лауру на руки.
— Хорошо известно, что женщины из Монтийяка — первые красавицы в крае.
Мать оставила Лорана на ужин. Леа не освободилась от его обаяния и после того, как он в первый раз заговорил о вероятности войны. Уезжая, он целовал ее в щеку дольше, она была в этом уверена, чем сестер. От волнения на мгновение Леа закрыла глаза. Когда же, наконец снова их открыла, то увидела, что за ней со злым удивлением наблюдает Франсуаза. На лестнице, ведущей в верхние покои, та ей шепнула:
— Этот не про тебя.
Погруженная в счастливые воспоминания о прошедшем вечере, она не приняла вызова Франсуазы, что изумило ту даже больше всего остального.
По щеке Леа сбежала слеза.
Ночь уже опустилась. Тихий до той поры дом зазвучал голосами вернувшихся с прогулки людей. Леа угадывала, как отец разводит в камине огонь, чтобы рассеять вечернюю сырость, и усаживается в свое кресло, поставив ноги на каминную подставку для дров и взяв с овального столика газету и очки; как мать с нежным, прекрасным лицом работает над вышивкой при свете лампы под розовым шелковым абажуром; как Руфь, придвинувшись к торшеру, заканчивает подшивать подолы их юбок к завтрашнему празднику; как Лаура забавляется с головоломкой или играет с одной из так ею любимых крошечных кукол. Зазвучали первые такты шопеновского вальса — это села за рояль Франсуаза. Леа любила слушать игру сестры, у которой находила талант, но о чем, впрочем, никогда той не говорила… В холодном мраке детской ей сегодня недоставало семейного тепла, которое временами ее раздражало. Ей очень хотелось вдруг оказаться в ногах у матери, на маленькой, принадлежащей только ей табуреточке, и любоваться языками пламени или же, положив голову на материнские колени, помечтать о любви и славе, или же почитать, или же, что было бы особенно хорошо, посмотреть альбомы со старыми фотографиями, которые мать берегла, как реликвии.
С начала лета Лоран зачастил в Монтийяк, заглядывая туда почти каждый день. Он брал Леа с собой, и они галопом носились на своих лошадях по виноградникам. Иной раз он приезжал на новом, недавно приобретенном автомобиле и приглашал ее покататься по окрестностям или погонять на бешеной скорости по прямым дорогам через Ланды. Положив голову на спинку сиденья открытой машины, Леа в таком положении не уставала от монотонного мелькания сосновых крон, устремленных ввысь, к бездонной голубизне неба. Во время поездок они редко оставались вдвоем, но она была убеждена в том, что спутники находились с ними только ради соблюдения приличий. И была признательна Лорану за то, что тот не проявлял неуклюжей услужливости братьев Лефевров. Да и говорить он мог не об одних только виноградниках, лесах и лошадях. Она уже забыла о том, что пока они не встретились снова, на нее наводили тоску его тонкие суждения об английских и американских романистах. Чтобы ему понравиться, Леа прочитала Конрада, Фолкнера и Фицджеральда на языке оригинала, что было для нее тяжким испытанием, потому что по-английски она читала очень плохо. Обычно столь нетерпеливая, она научилась сносить его приступы меланхолии, во время которых война казалась ему неотвратимой.
