Глядя на потрясенное лицо своего ребенка, Пьер Дельмас на мгновение заколебался. Но потом бросил:
— Тебя он не любит. Мне он сам с радостью сообщил о своей помолвке.
Вырвавшийся из груди его дочери крик был для него ударом. Его Леа, совсем недавно малюткой спасавшаяся у него на руках от волков из сказок доброй Руфи, его Леа была влюблена!
— Моя рыженькая, моя козочка, моя красавица, умоляю тебя…
— Папочка… ох, папочка!
— Успокойся, успокойся, я с тобой… вытри слезки… если твоя мама увидит тебя в таком состоянии, ей станет дурно. Обещай мне, что будешь умницей. Тебе нельзя унижаться до признания Лорану в любви. Тебе надо его забыть…
Леа не слушала отца. В ее потрясенном сознании постепенно утверждалась мысль, которая ее успокоила. Взяв у отца носовой платок, она громко высморкалась, «не как светская дама», заметила бы Франсуаза, и подняла к отцу заплаканное, но улыбавшееся лицо.
— Ты прав, папа. Я о нем забуду.
Наверное, написанное на лице Пьера Дельмаса в тот момент удивление выглядело комичным, потому что Леа громко расхохоталась.
«Решительно ничего не понимаю я в женщинах», — с немалым облегчением произнес он про себя.
Леа бегом поднялась к себе в комнату. Радуясь, что ускользнула от зорких глаз Руфи, ополоснула лицо холодной водой и причесалась. Снисходительно окинула взглядом свое отражение в зеркале. «Ничего, ущерб не слишком велик», — подумала она. Ее глаза разве что блестели чуть больше обычного.
Под предлогом мигрени, вызвавшей озабоченность Руфи и матери, ласково потрогавших ее лоб и единодушно нашедших его горячим, Леа не сопровождала семью в почти ежедневной прогулке, а скрылась в комнате, которую все еще называли «детской».
На самом деле это была просторная комната в старом крыле дома, где располагались помещения для прислуги и чуланы. Здесь же находилась обширная свалка разного хлама. Особую радость ребятни, когда в плохую погоду они играла в переодевания, вызывали плетеные из ивняка сундуки, забитые одеждой. Там же хранились портновские манекены с такой широкой грудью, со столь гротескными изгибами, что выглядели пародиями на женское тело. Ящики были переполнены книгами, полученными Пьером Дельмасом и его братьями в качестве школьных наград. По этим весьма содержательным книгам Леа и ее сестры научились читать. В этой комнате с широкими потолочными балками, с высокими окнами, до подоконников которых дети не могли дотянуться, с полом из потускневших, рассохшихся и местами разбитых паркетин, прикрытых выцветшими старыми коврами, где стены были оклеены блеклыми обоями с почти стершимся рисунком, находилось второе убежище Леа. Именно здесь, среди поломанных игрушек своего детства, забившись в угол высокой железной кровати, в которой спала до шести лет, она читала, мечтала, плакала, баюкая старую любимую куклу или же свернувшись калачиком, поджав коленки к подбородку, спала, обретая в этой позе ясность духа улыбчивого и спокойного ребенка давних лет.
