— Смейтесь, девушка, смейтесь, вам это очень идет… Прежде чем начнешь плакать, не грех и посмеяться. До свидания, прекрасное дитя, да хранит вас Господь. До свидания, месье, надеюсь, что больше никогда вас не увижу, — сказал он, толкнув дверь книжного магазина.
Прежде чем войти, он обернулся и, взглянув на них, произнес:
— Спасибо за все, что вы сделали для Сары.
Они дошли до улицы Шерш-Миди, не обменявшись ни словом. В «Шатенье» зал был заполнен народом. Метродотель проводил их, указав места за длинным столом, накрытым на двенадцать персон.
— Надеюсь, что наши соседи окажутся не очень шумными, — сказал Тавернье.
— Я не принадлежу к числу гурманов, и мне не нравятся подобные места, — сказала Леа, осматриваясь вокруг.
— Я тоже, но пусть это не портит вашего аппетита. Я хочу, чтобы вы забыли обо всем, что не касается нас двоих; можете считать меня эгоистом, но сегодня у меня только одно желание: чтобы вы принадлежали мне одному.
— Возьмем бутылочку «Бордо». В этом вине — ароматы моей родины, и я хочу их почувствовать.
Через несколько минут официант принес высокую бутылку.
Отменные блюда ни в чем не уступали вину.
Строго следуя уговору, они болтали только о пустяках: юбках, которые постоянно укорачиваются, прическах, становящихся все выше, подпольных дансингах, стилягах, навязывающих моду всей молодежи, о совместных путешествиях, которые они совершат, когда закончится война… Под столом они касались друг друга ногами.
Мимо них прошло несколько человек: высокомерные мужчины с сияющими лицами, красивые женщины в броских туалетах. Они заняли места за большим столом, присоединившись к мужчине с телом атлета, грубым лицом, но живым и умным взглядом за толстыми стеклами очков.
— Кто это?
— Выдающийся человек, который, однако, губит себя: Жак Дорио, основатель ФНП, Французской народной партии. Нам далеко до кампаний «Возмущение народа против черного рынка и ресторанов», где за вечер выкладывают по пятьсот франков за человека.
— Однако сейчас вы в одном из этих ресторанов.
— Что правда, то правда.
Установившаяся гармония была разрушена. Ужин они закончили в молчании.
На улице, несмотря на упорное молчание Леа, он взял ее под руку.
— Не сердитесь, душа моя, у нас осталось так мало времени.
— Что вы хотите этим сказать?
— Завтра, в первом часу, я уезжаю.
— Куда?
— Этого я вам сказать не могу.
— Надолго?
— Не знаю.
— Вы не можете оставить меня одну!
— Что поделаешь, к тому же вы вполне в состоянии защитить себя.
