Габриэль Кастера думал о своем отце, Альбере. Они простились лишь несколько часов назад, когда старика забрали в тот барак, что стоит немного в стороне от других. Воспоминание о слезах на щеках отца были невыносимы. Какое счастье, что рядом со стариком остался Рене, старший брат.
У Жана Лапейярда сжималось сердце, когда он смотрел на Рене де Оливерия и на этого незнакомого ему юношу, который играл на губной гармошке, чтобы скрыть свой страх. Как они молоды! «Где же ты, Берта?»
«Не надо воспитывать малыша в духе ненависти», — написал жене Франк Сансон.
В лагере царила непривычная суматоха. В проеме внезапно распахнувшейся двери Раймон Рабо увидел грузовики вермахта, окруженные десятками, одетых в серо-зеленое, солдат. Его обдало холодным и влажным воздухом. Было еще очень темно. Штормовые лампы в руках охранников освещали большие лужи. Немцы установили перед дверью пулемет. Губная гармошка смолкла.
Они знали со вчерашнего дня…
Заместитель начальника Руссо, говоривший с немецким офицером, направился к бараку.
— Услышав свое имя, выходите. Не заставляйте этих господ ждать. Поторапливайтесь. Эспань, Жигур, Кастера, Нутари, Портье, Валина, Шарден, Мейе, Вуане, Элуи…
Один за другим узники выходили и, подталкиваемые солдатами, выстраивались в колонну, поднимая воротники курток и поглубже надвигая береты и картузы.
— Пошевеливайтесь. Залезайте в грузовики. Жонэ, Бруйон, Менье, Пуэш, Мулиа…
Франк Сансон с ловкостью своих двадцати двух лет запрыгнул первым.
В лагере возник, постепенно нарастая, какой-то неясный гул. За окнами бараков стояли узники, чудом узнавшие о происходящем. Один, затем другой, затем десяток, сотня, тысяча начали петь «Интернационал». Рокот вырывался из легких и устремлялся к грузовикам, увозившим товарищей, сохранивших свое мужество и достоинство. Грязь, дождь, выкрики охранников и даже страх превратились в ничто перед этим мощным напором.
Было семь часов утра. Грузовики, выехавшие из казармы Буде, форта «А» и лагеря Мериньяк двигались по дороге на Суж. При виде колонны женщины крестились, а мужчины снимали шляпы. У въезда в военный лагерь грузовики замедлили ход. Узники, углубившись в свои мысли, не обращали внимания на четырех солдат, направивших на них свое оружие. На ухабах разбитой дороги их бросало друг на друга.
Грузовики остановились. Солдаты раздвинули брезент, опустили борта и спрыгнули на песок.
— Schnell… Schnell… Aussteigen…[1]
Оттесненные в угол, узники переглянулись и машинально пересчитали своих товарищей. Семьдесят. Их было семьдесят… Семьдесят человек, которые со вчерашнего дня знали, что должны умереть.
