— Я как будто подвешена во времени и пространстве, — вслух произнесла она.
Звук собственного голоса, прозвучавший в тишине комнаты, нарушаемой только потрескиванием огня, удивил Леа и вернул ее к реальности.
«Вот он какой, грех», — подумала она. Эта мысль ее рассмешила, поскольку ее понятие о грехе было одним из самых нестойких, и это с самого детства, несмотря на Катехизис, который мать заставляла ее перечитывать каждый день, и на проповеди дяди Адриана, которые она слушала в соборе Бордо.
— Как же вы сейчас красивы, — произнес голос из темноты.
— Франсуа, где вы прячетесь? Я вас не вижу.
Зажглась лампа под зеленым абажуром из матового стекла. Позади нее за большим столом, заваленным книгами и бумагами, сидел Франсуа Тавернье. Он встал и подошел к кровати. На нем был длинный, украшенный вышивкой, халат, делавший молодого человека похожим на монгола и подчеркивавший резкость черт его лица.
— Что это вы так вырядились?
— Ах! Леа… я думал соблазнить вас этим декадентским нарядом. Увы, мне это не удалось.
— Откуда он у вас? Очень красивый.
— Несколько лет назад я привез его из Кабула. Это подарок афганского принца — церемониальное платье, которое раньше носили министры. В Афганистане суровый климат, и поэтому платье очень теплое. С начала войны зимой я ношу дома только его.
— Так это от холода вы развесили все эти полотнища вокруг кровати?
— Да, но как только работа была закончена, я понял, что воссоздал в большом масштабе любимую обстановку своего детства: стол в столовой моих бабушки и дедушки, казавшийся мне тогда огромным, и свисающую до пола красную скатерть, под которой я любил играть, представляя себя бедуином, ханом, пиратом или работорговцем.
Леа посмотрела на него с таким удивлением, что он расхохотался.
— Но я же был мальчишкой, как и все остальные.
— Да, конечно, — сказала она, тоже засмеявшись. — Но мне очень трудно представить вас ребенком.
— Это еще одна вещь, которая нас различает; мне совсем нетрудно видеть в вас маленькую девочку, какой вы были совсем недавно, а в некоторых случаях остаетесь и до сих пор.
Он сел на кровать, глядя на девушку с трогательной нежностью. Она непроизвольно прильнула к своему возлюбленному и потерлась носом о его шею.
— Мне нравится ваш запах.
Он нежно обнял ее, наслаждаясь ее первым ласковым словом, имевшим для него такое же значение, как и признание в любви. В устах чувственной женщины слова «я люблю ваш запах» казались ему словами «я люблю вас», произнесенными влюбленной женщиной. У него не возникло даже желания подшутить над ней. Прекрасно понимая хрупкость этого момента и зная непостоянство Леа, он наслаждался этим мгновением счастья и не смел заговорить из страха разрушить объединившее их очарование.
