Аматус услышал слабый шепот Голиаса: «Только не во мраке, non in umbris sed in lucibus multis, Amate…»
Аматус пустился вперед бегом. Похоже, к алхимику ненадолго вернулись силы, и он сам сжал плечо юноши.
Как только принц выбежал из туннеля на широкий каменный выступ, солнце выпрыгнуло из-за реки, словно огромный алый шар, и подожгло волны багрянцем.
Сэр Джон расстелил на камнях свой плащ, и Аматус осторожно опустил на него Голиаса.
— Благодарю вас от всей души, ваше высочество, — слабым, еле слышным, каким-то потусторонним голосом проговорил алхимик. — На свет… помните об этом… всегда — на свет.
Аматус поддерживал рукой плечи Голиаса, и вдруг тело алхимика, казавшееся принцу таким легким на протяжении всего долгого странствия по мрачным подземельям, стало вдруг немыслимо тяжелым, и принцу пришлось опустить руку и уложить голову Голиаса на землю. Как во сне, он коснулся пальцами век алхимика и закрыл его глаза.
Остальные молча встали кругом около Голиаса. Аматус встал, не спуская глаз с мертвого друга.
Но тут все изумленно вскрикнули. Каллиопа указала вниз. Аматус опустил взгляд…
Левая половина тела у него по-прежнему отсутствовала, но рядом с правой ногой появилась левая ступня, самая что ни на есть живая и настоящая. На ней даже сапог оказался — точно такой же, как на левой ноге. Принц торопливо приподнял новообретенную ступню, обнаружил, что она шевелится, опустил ее на землю и понял, что может при ходьбе переносить на нее вес тела.
Затем он обернулся к троим Спутникам и по их глазам увидел, что они все понимают и принимают, потому что именно ради этого они некогда и явились в Королевство.
А потом Аматус заплакал жаркими, горючими слезами — так, как плачут мужчины из-за того, что стали мужчинами.
Солнце вершило свой путь по небу, озаряя мир, полный забот. Вскоре вся компания разошлась, ибо у каждого из них были свои заботы. О той ночи никто из них не сказал никому ни слова, только Седрику, который всех по очереди допросил. А записей никаких не сохранилось.
