На самом деле беседу принц завел самую что ни на есть невинную — о погоде, о семейных делах и тому подобной ерунде, но посол был готов болтать с Аматусом о чем угодно, поскольку главное направление гектарианской внешней политики состояло в том, чтобы выдать замуж за Аматуса одну из тамошних принцесс. Кроме того, посла несказанно порадовало то, что некоего довольно грубого молодого человека, всеми силами старавшегося подобраться к ним с принцем — наверняка для того, чтобы подсунуть послу какую-то петицию, — остановила леди Каллиопа. То есть она буквально загородила молодому человеку дорогу, да так, что он не смог бы при всем желании обойти ее, не применив грубой силы. Так вряд ли стоило вести себя даме, мечтавшей стать королевой, а потому посол сделал для себя кое-какие выводы относительно цели визита Аматуса в гектарианское посольство.
Но даже если посол не ошибался на этот счет, то принц Аматус с изложением цели своего визита не поторопился — не поторопился настолько, что, так и не посвятив посла в свои планы относительно потенциальной женитьбы, вскоре покинул вечеринку, не забыв прихватить с собой леди Каллиопу.
А когда они, рука об руку, миновали ворота и покинули пределы слышимости гектарианских стражников, Каллиопа произнесла, ни к кому не обращаясь, следующее:
— Молодой, светловолосый, ростом выше Аматуса, в синем плаще и красных сапогах, на плаще вышита желтая звезда, представляется как Михарри.
Она проговорила это еле слышно, нежно — так, как и положено говорить влюбленной женщине, и Аматус поцеловал ее, так что если бы гектарианские стражники что и услышали (а они ничего не услышали), то решили бы, что прозвучало не слишком внятное признание в любви.
Затем парочка уселась в королевскую карету и отправилась на вечерний прием в вульгарианское посольство. Эхо топота копыт коней, увозящих карету прочь от гектарианского посольства, еще не успело стихнуть, когда из ворот, с подчеркнуто невинным видом человека, решившего погулять ради собственного удовольствия, появился Михарри.
Он повернул налево, то есть не в ту сторону, куда уехала карета, и, оказавшись за углом, ускорил шаг. Он то и дело оглядывался, затравленно озирался по сторонам, путал следы, но «хвоста» за собой не приметил. Но если бы он оглядывался именно в те мгновения, когда он этого не делал, он бы почти наверняка заметил тень тучного мужчины, передвигавшегося с быстротой и ловкостью, нехарактерной для человека такой внушительной комплекции — так грациозно и легко, как те девушки, что танцуют за деньги в тавернах.
