Мой начальник, главный редактор газеты, человек умный и откровенный, когда-то так и сказал: «Ты превратила свой самый большой минус в самый большой плюс. Если бы не твой недостаток, неизвестно, смогла ли бы ты так писать!»
И вот сегодня Олежка наступил на мою «мозоль» обеими ногами, обутыми в туфли от Армани. И мне ужасно захотелось плюнуть на их блестящие носки.
Несмотря на это, я продолжала сидеть, слушая его уговоры.
– Ты не думай, что я позвал тебя, чтоб издеваться, – говорил он, – ты же знаешь, как я тебя люблю! Поэтому выслушай внимательно. Вот здесь, – он развернул какую-то бумажку, – адрес лучшего врача, которого мне посоветовали не последние в этой стране люди. Именно у него лечились! Несколько сеансов – и ты наша! Только не возражай. Оплату лечения канал берет на себя, сколько бы оно ни стоило! Я тебя очень прошу, детка… Ну?
Чем он выделялся среди всех остальных моих знакомых, так это детской эмоциональностью, каким-то чудом сохранившейся в его большом теле, упакованном по последнему писку моды. Он чуть не плакал. И я перестала улыбаться.
– Понимаешь, Олежка («П-п-понннимаешь, О-о-олежжжка»), – сказала я, – за все эти годы я не раз пыталась вылечиться. И сегодняшний результат – окончательный и самый лучший, какого можно было достичь. Это правда. Больше я не соглашусь ни на какие эксперименты. Брось…
Он смущенно засопел. Развязал галстук, снял его и сунул себе в карман, положил свою большую ладонь на мою.
– Слушай, детка, надежда умирает последней. Не хочу лезть тебе в душу, но мне всегда не давал покоя вопрос: откуда это у тебя? Ты была самой лучшей на курсе, о чем я знаю только потому, что – вспомни-ка! – уйму чудесных часов мы провели вот на этой скамейке, сколько было между нами сказано! И ты прекрасно разговаривала, когда тебя не слышали преподаватели! Никогда тебе не говорил, но у меня еще тогда сжималось сердце от того, что ты не можешь показать себя во всей красе. Всегда пряталась в свой домик, как улитка…
– Не береди мне душу, старик, – сказала я.
Повисла пауза.
Она висела в воздухе неподвижно, как и сам воздух.
Я отвела взгляд.
Не хотела, чтобы Олег видел, как он потухает. Отвлекла себя зрелищем старушечьих рук, крошивших кусок булки голубям.
Я не заметила, как бабушка достала из кармана горбушку булки и крошила ее себе под ноги, наблюдая за ленивыми откормленными птицами. Ее лицо было спрятано за широкими полями шляпы. Я видела только пальцы, ковырявшие булку. Белые крошки сыпались из нее, как снег…
