Я грубо потряс его. Отшатнулся от гнилого дыхания и перегара. Отец с трудом открыл один глаз.
– А, Костя приехал… а Верка сказала, что ты с другом свалил…
– Да, я с другом к тебе поехал, мог бы дождаться…
Но отец уже ушел в свое беспамятство. Вдруг открыл глаза – через несколько секунд.
– А, Кость, откуда ты? Ты же с другом пить уехал…
Отключился, через полминуты приподнял голову.
– А, Костя, откуда ты взялся? Гад, не мог с отцом выпить, к друзьям уехал…
Снова пришел в себя, увидел Борю, хрипит неразборчиво.
– А это что за лось? А, Костя, откуда ты?
Он еще мог ходить – даже спускался по ступенькам, крепко держась за перила. В это время умер Юра, и матушка решила перевезти к отцу мебель из отходящей государству квартиры. Отец поехал с ней на Красногвардейскую, чтобы потом показать дорогу водителю грузовика.
Мы с Борей ждали машину во дворе… дождались. Во двор вполз ревущий и дымящий Маз. Открылась дверь, отец спрыгнул со ступеньки и упал, и долго поднимался. С другой стороны выскочил взбешенный, изрыгающий мат водитель. Он крыл материл всех и вся – отец, уже несколько лет живший в мертвом алкогольном мороке, не нашел дорогу, матушка, тоже нетрезвая, попыталась его найти – и в итоге направила в другой конец города…
Я, решив, что сказано уже слишком много, пошел в драку – водила оценил сыновние чувства и руки, которые тогда были толщиной почти что с его ногу, и укрылся в кабине.
А упал отец не потому что споткнулся, или неловко приземлился – у него просто не было сил. Когда все мои друзья перетаскивали мебель, он смог поднять на второй этаж одну лишь табуретку – потом сел, задыхаясь и истекая потом…
С Юриной мебелью квартира стала напоминать склад – бабушка что-то возмущенно шамкала беззубым ртом, отец надсадно дышал, лежа пьяный под своей телогрейкой, и происходившим вокруг него не интересовался.
В то время я там почти не бывал – по диванам и кроватям в открытую, не спеша ползали вши, пол был заселен тысячами человеческих блох, от атак которых тело любого несчастного гостя начинало зудеть и чесаться…
Из туалета несло, разъедая глаза до слез, аммиаком – слив был засорен, да и унитаз расколот, алкаши ссали в открытую дверь, стоя на пороге из коридора.
Когда я приехал – бабушка, стоя на кухне в одной черной от грязи ночнушке, постоянно почесываясь, лила на раскаленную сковороду разведенный водой крахмал. Больше ничего съедобного в выморочной квартире не было…
– Маааам! Маааам! – доносился из комнаты хриплый и слабый крик. Я, поддерживая бабушку за дряблый локоть, пошел с ней.
