Многие годы он скитался по горам, сражаясь за освобождение Святой земли, дарованной Господом Израилю. «У нас один Господь — Яхве, — повторял он. — Не платите податей римским мытарям, не бойтесь их идолов, не приносите в жертву тирану цезарю быков и овец! Бог один, и Он — наш. Есть один праведный народ — народ Израиля и один Божий плод на древе земном — Мессия».
Но случилось, что Бог Израиля отвратил от него свое лицо, и он был пойман центурионом Назарета Руфусом. И теперь уже несколько дней в Назарет стекались люди из близлежащих деревень — крестьяне, рыбаки, мастеровые. Туманные двусмысленные слухи перебегали от дома к дому, от лодки к лодке, настигая прохожих на дорогах: «Зелота собираются распять. С ним тоже покончено». Однако, то и дело текст переиначивали: «Привет вам, братья! Спаситель пришел! Берите пальмовые ветви и — в Назарет, приветствовать его!»
Старый раввин кричал, сидя на плечах рыжебородого и указывая на крепость:
— Он пришел! Он пришел! В этом высохшем колодце нас ждет Мессия! Нас — народ Израиля! Вперед, ломайте двери, освободите Спасителя, чтобы он мог нас спасти!
— Во имя Бога Израиля! — взревел Варавва и выхватил нож.
Люди закричали, засверкали кинжалы, дети стали заряжать свои пращи, и все во главе с Вараввой кинулись на железные ворота. Все были настолько ослеплены неземным сиянием Господа, что никто не обратил внимания на низенькую дверцу, расположенную в стороне, которая со скрипом открылась и выпустила бледную как смерть, залитую слезами Марию Магдалину. Пожалев осужденного, она пришла к нему ночью, чтобы подарить ему высшую радость, сладчайшую из всех известных миру. Но он был из тех непоколебимых зелотов, которые поклялись, что пока оковы не спадут с Израиля, им не суждено стричь своих волос, пить вина и спать с женщинами. Целую ночь Магдалина просидела напротив него, но его взгляд был устремлен на Иерусалим. В дальней дали он видел не покоренный Иерусалим, но святой Иерусалим будущего с его семью победоносными вратами, семью ангелами-хранителями и поверженными сорока девятью народами, лежащими у его подножия. И, приникнув горячечной головой к прохладной груди будущего Иерусалима, обреченный чувствовал, как отступала смерть и мир наполнялся радостью. Он смежил веки, держа Иерусалим в своих ладонях, и думал лишь об одном о Боге Израиля. Всю ночь ласкал зелот Иерусалим на своих коленях, строя в душе своей Царство Божие, но не из облаков и ангелов, а такое, какое хотелось именно ему, — теплое зимой и прохладное летом, полное плодов земли и счастливых человеческих тварей.
