Ты ведь не возражаешь, правда?
Жан возражает.
Из нас двоих писательница — ты, восклицает он.
Если пишешь, говорит Жан, нельзя ничего пропускать, ни под каким предлогом, кто знает, что потом пригодится?
Я видела, какие глаза были у моего друга, когда он произносил эти жестокие и насмешливые слова, и в очередной раз сдалась. Мой спутник немедленно заговорил о чудодейственных отварах и настойках, которые он приготовит для моих усталых ног — позже, ближе к вечеру, когда будет время озаботиться столь мелкими обыденными вещами.
И вот мы, вымокшие до нитки, рука об руку подходим к похожему на бункер зданию, где предположительно находится галерея современного искусства. Входим и попадаем в обескураживающе пустое белое пространство, где нет ни материальных объектов, ни людей. Неужели галерею Елены Белл национализировали? Предметы искусства конфисковали за недоплату налогов? Сомнения и страхи обрушиваются на нас, как ливень во время бесконечного блуждания по Москве. К счастью, наши усталые, но все еще зрячие глаза позволяют нам обнаружить на одной из стен легкие насечки. Мы решаем, что там, по всей вероятности, должен находиться лифт — небывалых размеров, но лифт. Вопрос в том, как он функционирует. Проще говоря, как его вызвать.
— Где кнопка?
— Ты видишь кнопку?
— Должна быть кнопка, — утверждает мой спутник.
Мы пристально вглядываемся в стену, в насечки, и у нас возникает чувство, что эти неодушевленные предметы дразнят нас.
— Пойдем по лестнице, — решает Жан.
— Тут нет лестницы.
— Повсюду, где есть лифты, должна быть и лестница, по соображениям безопасности, — не соглашается Жан.
— Мы не повсюду, а на острие современного искусства.
— Заткнись, — велит Жан и пытается отыскать несуществующую лестницу.
— Может, этот лифт откликается на голос?
Я возгордилась, сделав столь оригинальное предположение. Мы с Жаном выглядими странно, у него лицо мученика, у меня — насморк, оба промокли, устали как собаки, вот-вот состоится волнующая, читай — роковая — встреча, но я во все глаза смотрю на сегодняшнюю Россию, новые технологии: движущиеся как по волшебству изображения и люди, цифровая реальность, а может, даже лифты, «откликающиеся» на голос, как собачки, — к ноге, Медор! к ноге! Вот сколько всего я оказалась способна постичь в усталом и раздраженном состоянии.
— Разберись с этим лифтом, — говорит Жан.
— Сам разбирайся.
— Нет, давай ты.
— Лифт, — кричу я.
— По-русски, — приказывает Жан.
Я дважды повторила слово «лифт», едва не сорвала голос, но ничего не произошло.
