Как ты думаешь, это на нас так вечера подействовали, сказала она.
В какой-то мере, как считают психологи… осторожно начал я.
Да оставь ты, бога ради, сраных психологов, сказала мне прежняя Алиса.
Как ты думаешь, это на нас так вечера подействовали, сказала она.
Смотря что ты имеешь в виду, сказал я.
Ты прекрасно понимаешь, что я имела в виду, сказала она.
Конечно, но ты отучила меня от того, чтобы я брал слово, раскрыл карты я.
Бедненький, тяжело, должно быть, тебе со мной приходится, сказала она.
Не тяжелее, чем тебе со мной, сказал я, и, конечно, допустил ошибку.
Допустить слабину в разговорах с Алисой значило повернуться спиной на рыцарском турнире, когда сигнал к отбою еще не подан. Она была настоящим человеком Средневековья, настоящим монахом, настоящим воином.
Проще говоря, она была настоящей.
В отличие от меня, перевертыша, – человека эпохи постмодернизма, как я любил называть себя в немногочисленных интервью, – она была вся стопроцентная, искренняя и неподдельная. И, если уж рубила, то рубила. Напомнив Алисе о преимуществах ее положения, я рассчитывал на снисхождение, а получал удар кинжалом между пластинами панциря. Она не прощала. С чего бы, если ты подставлялся.
Верно, солнце, сказала она, и ее губы слегка, – но очень заметно для меня, – подобрались.
А раз так, то нечего и расшаркиваться, сказала она.
Чудесно, передай мне тогда, пожалуйста, перец, сказал я.
Не думаешь ли ты, что увильнул, сказала она, улыбаясь.
Думаю, это действительно так, сказал я.
Она задумчиво кивнула. Разумеется, я имел в виду не то, что увильнул. Ведь я и не увильнул. Я отвечал на вопрос, изначально заданный – помогли ли нам свинг-вечера. Алиса высунула из-под свитера стопы, и пошевелила пальцами. Большие были чуть искривлены, из-за обуви. Но мне все равно нравились ее ноги. Отблеск морозного солнца, – отраженного снежным покровом парка, – мелькнул «зайчиком» на выбритых до лоска голенях. Стали видны под свитером силуэты ляжек. Я почувствовал прилив желания. Готовить, это так сексуально, одними глазами сказала насмешливо Алиса.
Готовить, это так сексуально, сказал я.
Не сексуальнее, чем шариться по вечеринкам свингеров, сказала она.
Несмотря ни на что, это вернуло некую гармонию в нашу жизнь, сказал я.
Я имела в виду совсем другие вечера, сказала она.
На минуту в углу кухни показались силуэты Диего и Лиды. Нахальный латиноамериканец пялился на задницу моей жены, Лида смотрела в угол задумчиво, по ее лицу можно было предположить, что она высчитывает время приготовления свежей фасоли в пароварке, готовая в любое время подать нож… или соль… или приправы. В отличие от Алисы, она любила помогать мне на кухне. Мы четко разделили роли, и работали слаженно, как любительский театр, добившийся большого успеха в постановке одной пьесы. Заучивший текст назубок. Я готовил, Алиса сидела на барном стуле, Диего валялся у нее в ногах и смеялся невпопад, – лениво поглядывая под свитер, на мелькавшие трусики, – а Лида стояла чуть поодаль, – но все-таки чуть поодаль от меня, не от них, – и о чем-то думала, вступая в беседу невпопад. Тем не менее, я любил, когда мы все собирались. И остальные тоже любили. Я понял вдруг, что эти вечера стали не просто ритуалом для нас, а чем-то крайне необходимым. Остается надеяться, что Лида и Диего испытывают примерно то же, в противном случае нам будет обиднее расставаться с ними. А это означало проигрыш: то, что приводило Алису в неистовство.
