Кормить нашей кровью блох, комаров, и сраных арабов.
Почему же это случилось? Почему они не приняли нас – Штаты, так много болтавшие о любви и поддержке. Почему обрекли на смерть? А если и принимают сейчас, то лишь приятное дополнение, un peu de creme blanche к черному, – из блядь, какао, – мороженному? Я думаю, вся фишка в том, что они ненавидят евреев. Вот и все, сладкая. Эта ненависть вечна, иррациональна, и она переживет нас с тобой. Нам просто надо научиться жить с этим, как живут со стуком колес пассажиры поездов дальнего следования. Ту-ту-ту-ту. Нас-не-на-ви-дя-т. Поэтому куда лучше было отказаться от судьбы, избранной нам этим дебилом, – отчимом, – чем остаться изгоем до конца дней. Наши с тобой дней, сладкая.
Ведь только смерть разлучит нас.
Я пишу тебе это, и покачиваюсь, словно в купе поезда. Ту-ту-ту-ту, сладкая. Остановка. Ты останавливаешься, – вернее, это тебя останавливают, потому что ты как сидел в вагоне, так и сидишь, – и за занавесками, всегда грязными, что-то темнеет. Тебе кажется, это стены очередного вокзала, и вот-вот голос откуда-то сверху объявит следующую станцию. Но нет. Все затихает, и наступает ночь, а потом утро, а поезд так никуда и не идет. И ты обуваешься, чтобы выйти, и увидеть конечную станцию. Тупик.
Что же, оттуда мне улыбаешься ты, а раз так, то имеет ли смысл протестовать.
И пусть все мы в начале жизни выписываем себе билеты в страну счастья, пространства, заполненные светящимися каруселями, блестящими машинами, домами в колониальном стиле, и другими аксессуарами Счастья – оно, дешевая кокетка, увешивается ими, как модница дешевой бижутерией, – но финал, о, финал… Он вполне предсказуем, впрочем. Он похож на тупичок, куда загоняли бронепоезда с белыми офицерами наши предки. Стенка из глины, последний свисток паровоза, и щелкание пуль – их расстреливали, едва они, пошатываясь, спрыгивали на насыпь, подгоняемые криком охраны. Еще он похож на тупики, куда загоняли вагоны, набитые нашим племенем – нашими детьми и нашими женщинами, – в жаркие летние дни, вагоны, куда смеющаяся немецкая солдатня сыпала известь. Вагоны, через неделю начинавшие цвести всеми цветами ада. Иногда я жалею о том, что в одном из них не корчился, – изблевывая свои юные, розовенькие еще кишки, – наш с тобой сладкий отчим. Забавно, мы должны быть благодарны ему: он вывез нас из этого вечного русского ада в благословенную страну Молока и Меда.
Жаль только первое оказалось его малафьей, а второе – искусственной добавкой из тростникового сахара.
