Мохнатый Иисус.
– Послушай, – сказал брат, – оставим это. К чертям собачьим. Не богохульствуй. У нас и так дела не блестяще, чтобы ссориться с ЭТИМИ.
Он показал рукой вверх.
– Нет. Одна из них – там, – я ткнул рукой в ванную.
Брат прошел туда.
– Серебро от влаги чернеет. Твоя Мадонна станет черной.
– Это будет политкорректная Дева Мария Пречистая, – возразил я. – Думаю, она не станет возражать.
Мадонна промолчала.
ххх
– А вы кто?
– Мохнатый Иисус… Ха…
Девица отвернулась. Это хорошо. В любом случае танца бы у нас не вышло: я еле стоял на ногах. Но еще держался. В туалете прокуренной забегаловки, которую мы же рекламировали как «клуб-андерграунд», ширялся мальчик лет семнадцати. Мы оказались знакомы.
– Будешь?
Я бы обязательно попробовал, но у меня двоилось в глазах. Откуда-то из ванной меня охраняла Мадонна. До моего сознания это дошло уже у стойки. Я поцеловал себе руку.
– Эй, послушай, что это ты делаешь? – уставился официант.
– А что?
– Ну, руку целуешь?
– А я люблю ее. Мы с ней ебемся.
– Что?!
– Позавчера я сделал ей предложение. Она обещала подумать.
Меня выставили, даже не предъявив счета.
ххх
Очнулся я в полночь зале ожидания железнодорожного вокзала. Где-то под потолком шумели голуби. Какой-то мудак бубнил:
– Все женщины мира хотят от меня ребенка. Все дети мира хотят крутить со мной юлу. Мир тесен. Слишком тесен. Для меня, для меня, конечно, не для вас.
Группка бомжей на соседних креслах смотрела на меня с интересом. Оказывается, это я говорил. Иисус… О, мой мохнатый Иисус… Я встал и подошел к тетке, корпевшей над кроссвордом у столика с маринованными орехами, жаренными огурцами, кончиной в шоколаде и еще каким-то дерьмом.
– Есть деньги? – спросил я ее.
Тетка открыла рот, но увидела банкноту. Я просто хотел поменять деньги. Через полчаса я уходил от вокзала наверх. Где-то позади меня окликал патруль. Но я был уже далеко, к тому же, фонари не горели. Они не рискнули.
ххх
– Где это тебя так, парнишка?
Киоскер смотрел участливо. Я сказал ему, что ненавижу это слово – «парнишка», но он ни хрена не понял. Еще бы: я потерял голос. Полчаса назад я очнулся идущим по улице Искры под холодным дождем. В грязи и блевотине. Интересно, омыл бы сейчас кто-нибудь мои ноги? Полчаса ушло на то, чтобы заставить себя развернуться, и, спотыкаясь и падая, дойти до дома. От полиции меня спас дождь. Они просто не вышли на улицу в эту погоду.
ххх
– Ты под каким забором валялся?
Не дождавшись ответа, брат ушел в комнату. Я сполз по стене с банкой шпротов в руках. На джинсах можно было распахать целину. В ушах моих билось море. В глазах моросил холодный дождь. В другой комнате шуршал бумагой Иисус: он укладывался спать, он отходил ко сну. Я знал, что я гений, но не мог объяснить себе этого. В том году меня так и не напечатали. Но я сказал: так, чтобы все слышали:
