– Что это у вас там в углу? – спросил я продавца.
– Баночное пиво, – сказал он, не оборачиваясь. – Импортное, дорогое, мальчик…
– Весь ящик, – сказал я.
– И три бутылки шампанского, – сказал я. – И пачку «Кэмел».
Он обернулся и, постояв с минуту, молча принес мне пиво, сигареты и вино. Я заплатил и оставил еще чуть-чуть.
– Это что? – спросил он.
– Это на чай, – сказал я.
– Сколько тебе лет? – спросил он.
– Тринадцать, – сказал я и открыл одну банку прямо у киоска, и пиво буквально меня оживило.
– Тринадцатилетний пацан берет спиртного на десять баксов, да еще и оставляет мне на чай! – сказал он.
– Теперь-то я верю, что у Рынка и капиталистических отношений есть будущее, – сказал он.
– А как же, – сказал я.
– Можно позвонить? – спросил я.
– Два лея, – сказал он.
Я дал ему десять и жестом попросил не беспокоиться насчет сдачи. Набрал на дисковом телефоне номер одноклассницы. Мы не очень тесно общались. Даже не знаю, почему ей.
– Тоня, – сказал я, – привет.
– Привет, – сказала она.
– Хочешь посидеть в парке? – спросил я. – У меня ящик пива, «Кэмел» и шампанское.
– А еще мы можем покататься на аттракционах, – сказал я.
– А домой я тебя отвезу на такси, – сказал я.
– Ну-у-у, – сказала она.
– Пиво импортное, – сказал я.
– Хол-сте-н, – неуверенно сказал я, прочитав незнакомую надпись над каким-то долбоебом в рыцарских доспехах.
– Жду тебя у колеса обозрения, – сказал я и повесил трубку.
Было очень легко. Я почувствовал – алкоголь это то, что надо.
Оставил банку пива продавцу, рассовал оставшиеся по карманам, взял бутылки и пошел в парк. У аттракционов по верхушкам деревьев скакали, словно большие электрические блохи, лампочки гирлянд. Я открыл еще пива и подумал, что оно быстро заканчивается. И что к ларьку придется вернуться не раз.
Вечер только начинался.
– Целься лучше, – сказал он и поправил мне локоть.
Мы лежали в болотном раю. Не будь я занят, я бы непременно оглянулся, чтобы восхищенно присвистнуть. Это было красивое место. Заброшенное стрельбище, на котором еще немцы расстреливали белорусских партизан, а потом белорусские партизаны расстреливали немцев. А потом оставшихся расстрелял НКВД, а уж тех – МГБ, а оставшихся подчистили из КГБ, ну и так далее. Тем не менее там было очень красиво. Заброшенная поляна посреди красивейшего леса. Настоящего северного леса, а не той чепухи, которую в странах поюжнее выдают за лес. Поляну окружали настоящие огромные ели. Они действительно смыкались где-то там, наверху. Неподалеку было несколько огромных полян, покрытых ковром голубики, ежевики и всякой другой сраной ягоды, которая у них там растет, и ее можно собирать тоннами. На нашей поляне – давно выровненной, но лет пятьдесят приходившей в негодность – кое-где были бугорки земли. До сих пор надеюсь, что не могилы. Но уверенности нет. Итак, бугорки. Я лежал на одном из них, на подстеленной плащ-палатке. В руках у меня была винтовка ТОЗ.
