, сливаются в беспрерывном мелькании.
Если именно в этом и заключаются тайны правления Леваны, то как высоко она должна ценить посредничество горести! Но ты, читатель, полагаешь, будто детям вообще не свойственна горесть, подобная моей. У слова «вообще», как выражении всеобщего, есть два значения: по Эвклиду, оно означает «свойственное от природы, прирожденное» (или прилагаемое ко всему роду), в примитивно-мирском смысле под этим словом понимают обычное. Право же, я далек от утверждения, будто дети обладают врожденной способностью испытывать горесть, сравнимую с моей. И однако, на нашем острове дети умирают от горя гораздо чаще, чем об этом становится известно. Вот один, весьма распространенный случай. Правила Итона требуют, чтобы ученик, пользующийся фондом школы, проводил в ней двенадцать лет; выпускают его из школы в восемнадцать — следовательно, он должен явиться туда шестилетним. Дети, оторванные от матерей и сестер в этом возрасте, умирают не так уж редко. Я говорю о том, что знаю сам. Роковой недуг не обозначается в регистрационном листе как «горе», но умирают дети именно от горя. Горе разлуки в эти годы умертвило гораздо большее число жертв, чем принято включать в цифры статистики.
Вот почему Левана часто вступает в союз с силами, способными сотрясать человеческое сердце; вот почему она неразлучна с горестью. «Эти девы, — пробормотал я, глядя на посланниц, с которыми Левана тихо переговаривалась, — воплощения Скорби; их три — как оно и должно быть: три Грации наделяют земную жизнь красотой; три Парки вплетают в темную материю человеческой жизни, тканную на мистическом станке, нити почти сплошь тускло-серые, лишь изредка расцвечивая их багрянцем гнева и черным крепом траура; три Фурии являются с того света мстить за тяжкие злодейства, совершенные на этом свете; некогда даже Муз насчитывалось всего три — они настраивали арфу, трубу и лютню для взволнованных мелодий, создаваемых человеком. Эти три девы — девы Скорби, и мне знакомы все три». Конец фразы я добавил сейчас, а тогда, в Оксфорде, я сказал: «Одна из них мне знакома, но я наверняка сведаюсь и с остальными». Ибо уже тогда, в пору пылкой юности, на темном фоне моих сновидений смутно проступали неясные очертания внушающих благоговейный трепет Сестер.
Эти Сестры — каким именем мы их назовем? Если сказать просто — «Скорбящие», может случиться, что слово будет неверно понято: можно подумать, что речь идет о скорби отдельного человека, об особых случаях скорби, тогда как я ищу определения, которое выражало бы могущественные абстракции, воплощенные во всех индивидуальных терзаниях человеческого сердца — и я хотел бы представить эти отвлеченности в виде олицетворений, то есть наделенными всеми земными атрибутами и всеми проявлениями, свидетельствующими об их плотской природе. Давайте назовем их Богородицами Скорби.
