Когда он ушел, между актерами началось совещание: что делать? Думали, толковали, жаловались, сердились.
Шрейн бросился было снова к чиновнику, но чиновник был занят важными делами и никого не велел принимать, а между тем у кассы толпились охотники, требующие билетов для вечернего спектакля. Как быть? По долгим прениям решено следующее: объявлять на требования билетов, что билеты только будут готовы через два часа и потому в настоящую минуту не раздаются; приставить сторожа прямо спиной к роковой печати, чтоб не разнесся по городу слух о случившемся происшествии; наконец, идти Поченовскому с повинной головой к городничему и просить помилования.
Федор Иванович, как видно было, ожидал этого визита. Когда Поченовский, расстроенный и бледный, ввалился к нему в комнату, он только покачал головой.
— Что, брат Осип? Говорил я тебе…
— Ваше высокоблагородие, да вы нас губите.
— Знаю.
— Да ведь мы целый год этой ярмаркой живем. Все у нас в долг забрато. Чем нам теперь заплатить?
— Знаю.
— Да вы нас нищими хотите сделать.
— А кто виноват? Просил я тебя не заставлять мне делать над тобою примера.
— Взмилуйтесь, Федор Иваныч.
— Нет, жаловаться ступай.
— Не я, Федор Иваныч, не я, я не виноват, я ваш старый приятель. Немец проклятый ходил.
— Ну и проси своего немца.
— Ваше высокоблагородие, что мне делать? Ну, просто застрелюсь.
— То-то, брат, потише теперь. А что взял? А?
— Федор Иваныч, так и быть украду собачонку и принесу вам, простите только.
— Нет, брат, теперь другая история, теперь собачкой не отделаешься.
— Что ж прикажете?
— Послушай, Осип, — сказал более благосклонно городничий, — я тебя люблю, ты знаешь, мне жаль тебя. Я бы и простил тебе, да теперь время такое, не могу, сам видишь, не могу: что станут в народе говорить? Пример будет дурной, послабление. Нельзя, брат, право нельзя. Пеняй на себя, попался сам; не послушал приятеля — самому больно. Кажется, заплакал бы, а делать нечего: пример нужен. Не взыщи уж, любезный, теперь. Вот мои последние условия: пятьсот рублей мне, триста рублей архитектору, жене шаль в триста рублей, да и собачку.
— Как!.. — воскликнул Поченовский.
— Да так. Право, не дорого. Другой бы содрал с вас втрое дороже, да уж ты мой характер знаешь: не, могу не уважить старого друга. Эй, брат, теперь-то послушайся меня, не то худо будет! Я говорю тебе как друг.
Принесешь деньги — сейчас же открою театр, не принесешь — так и всю ярмарку не будете играть, — пеняй на себя. Тысяча рублей теперь небольшие для вас деньги: в один вечер соберете. Послушайся приятельского совета, Осип, не теряй времени. Ступай за деньгами — сейчас же открою театр.
