— В чем дело? — громко спросил я, держа лампу наготове.
Маленький человечек засмеялся.
— О, да вы не знаете наших порядков, — сказал он, — я политруководитель вашего дома…
Я пропустил странного гостя в свою комнату. По одежде его нельзя было принять за вора, а в манерах было что-то кошачье, одновременно хищное и до приторности ласковое. Я попросил его присесть на минутку и объяснить свое поведение.
— Я доставляю вам анкеты и беру их обратно, — сказал он. — Делается это для того, чтобы никто не мог прочесть вашего дневника. Вы пишете его ночью, когда никого нет в квартире, и рано утром я уношу его… Ведь правда, неприятно, если ваши интимные излияния прочтет посторонний человек.
Я не понимал:
— Но ведь вы читаете их?
— Хе-хе! Это моя обязанность! Как в ваше время можно было обо всем говорить священнику, так теперь можно обо всем говорить мне… Вы можете положиться на мою скромность…
— А ключ? — заинтересовался я.
— У меня есть ключи от каждой квартиры…
Мне стало неприятно. Этот непрошеный гость может нагрянуть в любое время ночи… и что если…
Он понял мою мысль:
— Если вы не делаете ничего противозаконного, то вас это не должно беспокоить… И притом мы редко пользуемся своими правами… Вы видели, что я делал? Я вошел в коридор и дальше — ни шагу… Конечно, когда обстоятельства потребуют того, — сурово добавил он, — я могу войти, и не один!
Вышел он так же тихо, как и вошел, почти не шаркая мягкими туфлями, съежившись и выставив вперед маленькую мордочку с тонкими черными усиками.
Этот незначительный случай расстроил меня. Весь день я просидел дома. Меня вызывал Витман — я сослался на нездоровье. Мне звонили некоторые из знакомых и большей частью товарищи Витмана — студенты Коммунистического университета, но я твердо решил не выходить из дома. Мне хотелось выяснить все обычаи, чтобы в дальнейшем не было никаких неожиданностей, вроде внезапного визита таинственного политрука.
В десять часов я пошел в домовой клуб, где мог увидеть почти всех жильцов дома. Они тихо дремали в своих креслах, слушая проповедь, подобную той, какую я слышал в клубе союза металлистов, испещренную ссылками на вождей революции, цитатами — а в общем даже для меня слишком элементарную и скучную.
Надо ли говорить, что в проповеднике я узнал своего непрошеного гостя? И тотчас же мне вспомнились его слова о священнике и исповеди.
«Да ведь он и есть священник!»— подумал я.
Слушать проповедь у меня не было никакой охоты. Я стал рассматривать публику и заметил, что публика занимается тем же: большинство из них смотрит на меня, кто с любопытством, кто с недоверием. Одна пожилая женщина, заметив мой взгляд, не могла сдержать улыбки. Я ответил ей легким поклоном. Она расцвела и победоносно оглядела окружающих. Я понял, что она не прочь завязать со мною более близкое знакомство, и по окончании службы подошел к ней.
