— Так вы рабочий?
В тоне этого вопроса я с удивлением почувствовал признак некоторого уважения к этому званию и поспешил ответить утвердительно. Судья сухо сказал:
— Достаточно!
Недоумевая, я сел на скамью.
Судьи перешли к допросу потерпевшего. Его допрашивали так же, как и меня. Я узнал, что отец его был портным, а сам он — конторщик.
— А ваш отец, — спросил его толстый судья, — состоял на службе или имел собственное заведение?
Потерпевший смутился, покраснел, обвел глазами присутствующих, словно ища у кого-либо поддержки, и шепотом пробормотал:
— Нет. То есть — да… собственное…
— Достаточно, — проскрипел худощавый судья, — можете сесть.
Суд удалился на совещание.
Я был удивлен и раздосадован. Когда же мне дадут возможность произнести мою горячую защитительную речь?
— Почему они не допрашивают меня? Почему не спросили, какое преступление я совершил? — спросил я конвойного.
— А они и так знают, — ответил конвойный.
Это было сказано так резонно, что я стушевался.
Ожидание длилось недолга. Минут через пять сухощавый судья скрипучим, как испорченное перо, голосом прочитал длиннейший обвинительный акт и, наконец, заключение, которое одно я в сущности только и слышал:
— Ввиду пролетарского происхождения — оправдать.
Такое решение удивило меня. И еще более, чем решение суда, меня удивило то, что судья, закончив чтение, объявил перерыв и, подойдя ко мне, сделал приветственный знак рукой и спросил, каким образом попал я в столь тяжелое положение. Я рассказал.
— Это невозможно, — ответил он.
Из публики выделились два человека и оба подошли ко мне.
— Вы — рабочий? — спросил один.
— Вы — партийный? — спросил другой.
Я говорил им то, что написано на первых страницах этой правдивой повести. Они удивлялись, наперебой приглашали меня к себе, кто на обед, кто на ужин. Мне оставалось только записывать адреса.
Скоро я очутился в прекрасно обставленной гостиной наедине с молодым человеком, очень заботливо угощавшим меня самым изысканным ужином. Я не понимал, что со мной происходит.
— Да скажите же, наконец, в чем дело? — спросил я.
Этот молодой человек будет в дальнейшем играть некоторую роль в нашей повести, и я должен описать его. Он был чисто выбрит, со впалыми щеками, вытянутым лицом и носил монокль. По внешности он больше всего напоминал лицеиста.
— Спрашивайте, — сказал он, — я весь к вашим услугам.
Я заметил, что он даже картавит, как настоящий лицеист.
Я собрался с мыслями и стал задавать вопросы.
