Настроение, конечно, немного осунулось. Ну, еще бы. Идете вы такой – гладко выбритый, благоухающий искрящимися переливами зелени, с нотами полыни и шалфея под мускусными аккордами «Фреш» от Версачи. Мышцы приятно ноют после легкой утренней тренировки, душа поет после любовных утех с любимой женщиной. Кожа скрипит чистотой из-за утреннего контрастного душа. Белоснежный воротничок стабилизирует шею, напоминая о том, что сорочка не просто чистая, а новая. В общем, все в порядке в стремительном туалете утреннего айтишника, все поет гимн ухоженности и аккуратности. Хоть сейчас на обложку глянцевого журнала. А тут – раз, и полнастроения пропало. Из-за этой чертовой грязи. И оказывается вдруг, что отсутствие наличия влажных салфеток – преступная халатность. Туфелькам очень бы пригодился этот простенький аксессуар.
И если бы он оказался в сумке, то можно было бы в полной мере прочувствовать свой генезис из грязи в князи. Причем ровно за три секунды и четыре взмаха рукой. Но не судьба. Стараясь отобразить лицом объявление «Не пяльтесь на мою обувь, я, в сущности, неплохой человек, хоть и в ужасно грязных туфлях», оставалось нетерпеливо ждать, когда же меня заберут от этих жутко внимательных к чужой неопрятности людей. Чтобы в сонной еще маршрутке спокойно смириться с необходимостью немного потерпеть свое несовершенство.
Кстати, оно станет совсем незаметным в салоне – никто в маршрутке не смотрит на обувь, поджатую под сидения, дабы не оттоптали. Смотрят вскользь на лица. Замирают, глядя в окно. Провожают взглядом выныривающих девчонок, раздетых в набедренные джинсы. Чтобы, наверное, лишний раз провести безмолвную перекличку полупопий на девицах – благо, граница раздела отчетливо видна и очерчена стрингами. Едва заметно шевелятся губы: «Левая, красные, правая… Левая, белые, правая… Левая… оп-па, нету!!!… правая».
Когда подъехала нужная маршрутка, желающих забраться в сухое нутро старенькой газели, кроме меня, не было. С самого ближнего к двери сидения соскользнул парень, и, расплатившись, вышел. Его место тут же заняла мечтательного вида сероглазка призывного возраста – лет 17, не более. Мне досталось ее прежнее место – самое неудобное в древних маршрутках – левым боком к движению, лицом к двери. Я уселся на кресло, серый кожзаменитель которого любезно был подогрет седалищем юной пассажирки. Сумка с ноутбуком легла на колени, правая рука взялась за поручень, очень кстати произраставший рядом с сиденьем…
