Томби воздел руки.
— Чудесно! Вы настоящие артисты.
Трудно было вообразить что-либо менее напоминавшее оперу, чем эти репетиции. Ведь никто из певцов пока не был охвачен той паникой, которая завладевала ими за несколько секунд до поднятия занавеса. И далеко еще было то внезапное облегчение, с которым при первых же нотах с головой окунаешься в самую безумную аферу, известную человечеству: петь, петь изо всех сил, до полусмерти, до экстаза…
Орландо знал, что в такие мгновения резко бросает в жар, он не раз видел, как пот в первые же минуты смывает грим, и в антрактах, когда певцы возвращаются в гримерки, их лица под румянами кажутся бледными масками живых мертвецов. После каждого спектакля Джанни заставлял его взвешиваться, вел своеобразный журнал здоровья, полный цифр и графиков, таких же точных, как у атлета мирового уровня. После «Лоэнгрина» в «Метрополитен-опере» в 82-м он сбросил три с лишним килограмма. Три двести шестьдесят, если точно. Это был рекорд… Самым изнурительным после Вагнера был Верди: два кило за два часа в образе герцога Мантуанского.
Однако Натале быстро восстанавливал силы. Для этого ему не нужно было ходить к специалисту, он научился самостоятельно превозмогать то чувство бездонной пустоты, которое появлялось после арии, когда мускулы и поджилки тряслись, словно после стометровки, а сердце вырывалось из груди, лихорадочно хватая отсутствующий кислород… Понадобились годы, чтобы научиться справляться с сюрпризами, преподносимыми изнуренным организмом. Ведь в процессе пения участвовало все тело, и еще в Парме его старый профессор из «Вилла Сантанера» не раз говаривал: «Пальцы на ногах, Орландо, даже пальцы на ногах обязаны петь. Ты должен чувствовать мелодию всем телом, вплоть до пальцев на ногах. А горло — всего лишь переходник…» Знавал он одну меццо-сопрано, которая спала двадцать часов кряду после каждой «Нормы». Этим объясняется и кажущаяся кокетливость, и капризы певцов. Кто-то мог петь «Андромаху» с гриппом, но, подхватив легкий насморк, был не в состоянии исполнить захудалую роль четвертого плана. Оперные певцы — самые хрупкие из артистов. Пошатнуть их карьеру может даже насморк. Голос меняется, «светлеет» или «тускнеет», теряет окрас и твердость. Вот уж воистину, самый хрупкий и изменчивый человеческий орган. Фантастический инструмент, подвластный старению и способный меняться в зависимости от сиюминутного настроения и состояния мыслей…
