Ни Брэйн, ни Фишер не выказали ни малейшего удивления, только первый спокойным голосом добавил:
– Все, за одним лишь исключением: он и ваш брат, чтобы обсудить это, отправились в лес, где мистер Крейн и «потерял» меч да и самого своего спутника.
– А могу ли я узнать, – спросил Крейн, и на бледном лице его мелькнуло нечто вроде насмешки, – что, по-вашему, я сделал с тем или с другим? Давайте рассмотрим вашу блестящую догадку. Допустим, я – убийца. Если это так, то вам придется доказать, что я еще и маг-чародей. Если я своим мечом, который не дает вам покоя, проткнул вашего друга, что я сделал с его телом? Отправил его за тридевять земель на семи драконах? Или всего лишь превратил его в белоснежную лань?
– Вы выбрали неподходящее время для острот, – строго произнес англо-индийский судья. – Не в вашу пользу говорит то, что вы можете шутить в подобной ситуации.
Сонный, даже скучающий взор Фишера был все еще устремлен в сторону леса, и вскоре в сером хитросплетении тонких стволов он усмотрел движущуюся ярко-красную массу, подобную мятежной предзакатной туче, и на тропинке снова появился князь в костюме кардинала. Брэйн, возможно, полагал, что князь отправился в лес на поиски меча, но тот, вернувшись, нес в руке не меч, а топор.
Несоответствие между ярким маскарадным убранством гостей и мрачной загадкой создало любопытную психологическую атмосферу. Сначала всем было ужасно неловко из-за того, что на них были глупые праздничные наряды, тогда как происходящее больше напоминало похороны. Многие уже успели вернуться и переодеться в более траурные или хотя бы более строгие костюмы. Но, как ни удивительно, это породило странное ощущение, будто начался второй маскарад, еще более фантасмагорический, чем первый. А когда они привыкли к виду своих смехотворных убранств, многих – сильнее всего самых впечатлительных (Крейн, Фишер и Джулиет), но в той или иной степени вообще всех, кроме практичного мистера Брэйна, охватило непонятное чувство. Им стало казаться, будто они – призраки своих же собственных предков, вышедшие из темного леса к мрачному озеру, и им надлежит сыграть определенные роли в каком-то полузабытом действе. Движения разноцветных фигур как будто имели какое-то значение, давным-давно определенное, как смысл фигур в геральдике. Действия, настроения, предметы – все воспринималось, как аллегории, пусть даже непонятные. И все они почувствовали, когда наступил решающий миг, хоть и не могли понять, что же произошло. Каким-то образом они подсознательно поняли, что вся эта история получила новый, трагический поворот, когда увидели стоящего между мрачными голыми деревьями князя в кричаще-красном облачении, со склоненным бронзовым лицом и с новым воплощением смерти в руке. Они и сами не знали почему, но два меча вдруг действительно стали казаться игрушечными, и вся связанная с ними история развалилась и была отброшена в сторону, как поломавшаяся игрушка. Бородино выглядел, как облаченный в наводящие ужас красные одежды палач, несущий топор, чтобы покарать преступника. И преступником был не Крейн.
