Зачем к тебе влечет меня
Унылое воображенье,
Вливая в сердце сожаленье
И думы, полные огня?
К чему усилье языка
Напрасных ищет выражений?
Ты от меня так далека!
На что же слабая рука
Чертит твое изображенье?
Это не элегия, не признание, не мольба, посылаемая возлюбленной. Даль в цитированных стихах не пространственна. Это даль времени. Поэт держит возвышенную речь перед собственной героиней – знаменитой любовницей короля Людовика XIV Луизой Лавальер. Меж тем строки, вырванные из контекста, кажутся интимным обращением. Стирается грань между вымыслом и бытием, тем, что обретается под книжными переплетами и в навеянных словесностью мечтах, и тем, что окружает поэта наяву. Историческая поэма тает в мареве длиннейших лирических монологов.
Средневековая Германия («Елена»), Франция Короля-Солнце («Луиза Лавальер»), Сицилия неведомо каких, но уж точно не нынешних времен («Вечный жид») – вот фон поэм Бернета. Где-то далеко, где все не по-здешнему. Едва ли единственная допущенная в стихи конкретика растет из воспоминаний о русско-турецкой войне (1828–1829), в которой участвовал поручик Жуковский. Впрочем, экзотические турецко-молдавские легенды можно сочинять и не сражаясь. И Восток у Бернета в первую очередь вычитанный, а лишь во вторую – увиденный: гарем, одалиски, гяуры, паши, бунчуки, шальвары, ятаганы, страсти…
Бернет – поэт заведомо книжный. И в чтении не самый разборчивый. Конечно, приоритетные позиции в круге его чтения занимают Байрон и французские романтики, но и третьесортная беллетристика тоже без внимания не остается. Очень похоже, что трогательная история о чистой и прелестной возлюбленной Людовика XIV почерпнута прямиком из душеспасительного старинного романа, сочиненного славной госпожой Жанлис. Да не все ли равно, откуда пришла красивая и трогательная история? Захлебывающаяся поэтическая речь Бернета течет неостановимо, весомое мешается со случайным, изысканное с претенциозно пошлым, самовыражение с дежурными штампами. Громоздящиеся друг на друга яркие эпитеты не делают картину живой, но завораживают читателя, погружают его в состояние, похожее на сомнамбулический транс. Из льющихся строф Бернета трудно вырваться:
И с громом по огням валился
Рекою золота каскад;
И, далеко превысив ели,
Сапфирный водяной кристалл
Живой колонною стоял;
И рокотали, и шипели
Фонтаны; ветерки порой
Дробили их игривый строй
На брызги снеговой метели
И, радость разнося кругом,
В толпу метали жемчугом.
