Странствие «Судьбы» | страница 34



Дикая мысль. Я отверг ее.

- Я думаю, Хед сошел с ума, - сказал я.

- Да, - ответил индеец.

Я продолжал расспрашивать его. Меня снедало желание узнать все подробности случившегося до моего появления, до того, как я увидел ту жуткую сцену. Как удалось Хеду с сообщниками заставить его спуститься с юта? "Приставив пистолет к виску", - сказал индеец. Как им удалось связать его и вздернуть на рее - ведь я сам видел, какой громадной силой он обладает? "Опять-таки с помощью пистолета", - сказал индеец. Его ответы звучали вполне убедительно. Все было разумно и объяснимо, кроме пантомимы повешения. И вот мы дошли до крика.

- Никогда не слышал ничего подобного, - сказал я. - Ты уже говорил мне о своем крике. Ты сказал, что он сводит людей с ума, гонит их убивать. Что это крик Золотого Человека.

Взгляд индейца оставался непроницаемым.

- Я сказал Гуоттаролу правду.

- Что означает этот крик? - спросил я. - Золотой Человек - это ты?

Лицо индейца передернула страдальческая гримаса. Он закрыл глаза рукой, словно боялся, что я его ударю.

- Нет! - крикнул он. - Нет!! Нет!!

Мне стало стыдно. Я понимал, что не имею права задавать ему такие вопросы. Что вторгаюсь на чужую территорию. Но остановиться не мог. Не праздное любопытство руководило мной. Потребность узнать и понять.

- Значит, Золотой Человек - твой бог? - спросил я. - И в тебе говорит голос твоего бога? В этом значение крика? Он голос бога чибчей?

Индеец медленно отнял руку от лица.

- Я не знаю, - сказал он.

В его глазах стояли слезы. Человек, который еще вчера разил своих врагов и рвал их на части, плакал передо мной безутешно, как малый ребенок.

Я не мог продолжать беседу. Жалость и смущение овладели мной. Никогда еще я не видел индейца таким подавленным. Мне пришло в голову, что он пусть по-своему, примитивно - не меньше меня ранен вчерашним событием. Речь, конечно, идет о внутренних ранах, ранах сердца и души, что могут быть столь же страшными, как разбитый череп Сэма Кинга.

И все же индеец заговорил:

- Я сказал Гуоттаролу правду, - произнес он, всхлипывая. - Я сказал ему, что знаю и чего не знаю. - Он взял себя в руки. Посмотрел мне в лицо невидящими от слез глазами. - Но это еще не вся правда, которую я знаю. Есть еще та, которую не знаю. Мы поговорим об этом. Может быть, завтра?

Тон его был одновременно уверенным и просительным. Словно он предлагал отсрочку ради нашего общего блага. Я не понял его, но согласился. Кивнул. Он повернулся и ушел.