- Дурак! - закричал я. - Я не собираюсь умирать!
Индеец посмотрел на меня не то с изумлением, не то с недоверием.
- Значит, ты будешь первым, кто не умрет.
16 марта
Чадли сбежал. Вместе с "Летучей Иоанной". Джон Чадли из Девона, кто первым из капитанов отверг мое предложение вернуться на Ориноко после пополнения запасов и ремонта кораблей. Я никогда не узнаю, что вынудило его бежать: страх ли перед тем, что мне в конце концов удастся убедить их вернуться за золотом, или что-либо другое. Но, проснувшись утром, я увидел, что в бухте не хватает одного корабля. Чадли уплыл ночью вместе со всей командой. (Мы потеряли Уильяма Торна - хорошего и опытного штурмана, двадцать пять матросов и четырнадцать орудийных стволов.)
Кажется, побег он готовил втайне. Во всяком случае, никто из оставшихся не скажет, что знает, куда он отправился.
Я предполагаю, что Чадли и "Летучая Иоанна" плывут сейчас к одному из пиратских островов - скорее всего к Тортуге - для встречи с Уитни, Уолластоном и другими грязными пиратами.
Мы избавились от этих подонков. Но их дезертирство не облегчает мою задачу.
Что делать дальше?
Я только что узнал, что индеец не спит в каюте Кеймиса. Мой паж Робин говорит, что белье там не тронуто. Я нашел индейца на юте и спросил его, в чем дело. Он не ответил. Только показал на бушприт. Оказывается, ночами он лежит на нем, вытянувшись во весь рост. В плавании, конечно, там не поотдыхаешь. Разве что по ночам он совсем не спит или же задумал утонуть. Я начинаю сомневаться, в своем ли уме этот Кристобаль Гуаякунда.
17 марта
Полночь. Ко мне только что пришел племянник Джордж и рассказал невероятную историю об индейце.
Оказывается, что наутро после захвата Сан-Томе, когда Кеймис пытался выяснить у него местоположение испанских золотых приисков, этот Кристобаль Гуаякунда умышленно навлекал на себя смерть: он не только не хотел говорить о приисках, но преднамеренно и бессмысленно лгал. Он искал смерти, сказав, что он наполовину испанец. Солдаты поверили и уже собрались его казнить, но двое чернокожих рабов, служивших испанцам, а теперь перешедших на нашу сторону, заявили, что никакой он не метис, а чистокровный индеец. А Кеймис все грозил ему виселицей, если он не расскажет о приисках. Он приказал накинуть индейцу веревку на шею и посадить его верхом на коня, которого поставили под деревом на городской площади. Когда наконец стало ясно, что индеец не заговорит, Кеймис приказал (по-английски) отпустить его. И в этот момент Кристобаль предпринял попытку самоубийства. Вонзив коню пятки в бока, он на мгновение, пока Кеймис не обрезал веревку, повис на дереве. Все подумали, что индеец сломал себе шею, но не тут-то было. Открыв глаза и увидев их изумление, он рассмеялся им в лицо.
