В испуге он закрывал руками лицо… но в ушах звенел заунывный напев.
От ужаса у него теснило грудь, кровь стыла в жилах и леденело сердце.
Он громко заговорил. Слова гулко отдавались в пустых горницах и еще больше его пугали…
Ему стало страшно в этом жутком запустении… Один! Ни живой души! Никого…
Минутами ему чудилось, будто кто-то за ним стоит. Тогда Хыба весь съеживался, помертвев, и на голове его дыбом вставали волосы.
Он хотел бежать отсюда далеко-далеко, уйти куда глаза глядят, но тотчас подумал, что ему все равно не скрыться… Тревога не оставит его и на краю света… Хоть бы он под землей схоронился, она его найдет.
Чувствуя себя разбитым, Хыба потащился на берег и, усевшись на плотине, устремил взгляд на бегущую воду…
Долго он сидел неподвижно, отгоняя упорно осаждавшие его мысли. Понемногу и страх и тревога его рассеялись, остались лишь гнетущая тоска и беспредельная пустота…
Глаза его не отрывались от бегущей воды, и он, погрузившись в себя, впервые увидел свою душу; она представилась ему заброшенным перелогом, заросшим сорной травой… Словно невспаханное, истоптанное поле, без единого кустика, без конца и без края… Ничего не вырастет на нем, кроме бурьяна, — ни трава, ни можжевельник… ибо ядовиты испарения земли, пропитанной кровью. Даже птица не вспорхнет над ней, не подлетит близко…
Куда ни кинешь взгляд — пустошь, бескрайная пустошь…
Это его душа…
Он долго глядел в нее, все больше цепенея… И увидел вечность в этой опустошенной душе… что-то огромное и далекое, как неизвестные земли, и такое же непостижимое и неведомое, как неизмеримое дно морское…
Форель ударила его по ноге и разбудила.
Хыба поднял голову и осмотрелся по сторонам.
— Такая же пустошь, только больше… много больше.
Ему казалось, что он на том свете, стоит посреди невспаханных полей и видит маленький клочок этого света…
— Так он мал! Так ничтожен…
Хыба поглядел вдаль — все то же запустение… Чем только люди живут?.. Он обернулся к реке… Зачем течет эта вода?., все течет… течет… и журчит…
Прислушиваясь к тихому, невнятному журчанию, он мысленно перебирал год — за годом свою жизнь в отцовской хате, начиная с колыбели… Потом медленно припоминал все содеянное им зло.
Вместе с водой текли часы, а Хыба еще не кончил свою безмолвную исповедь, начатую на могиле Яська… Глаза его застилало туманом, губы дрожали, низко склонившись над водой, он продолжал ей шептать:
— Унесет в море… Бог не станет слушать… нечего и ждать! Пускай уносит… на вечное забвение!.. на смерть. Шумела вода у плотины, и ветер развевал ее шум…
