– Нет, девочка моя, я веду речь не о тебе, ибо твой брак давно решен и изменить это решение не под силу никому. Сейчас я веду речь о твоей сестре, моей названной дочери Василике. Воистину не зря это имя означает «царственная». Дочь моя, – император оторвался от созерцания потолка и взглянул прямо в лицо девушки, – тебе предстоит великое деяние и имя твое будет прославлено в веках. Я решил, что ты станешь невесткой бея Титтери…
Василике замерла, не веря своему счастью.
– …и женой его старшего сына, наследного принца Мустафы!
Мир рассыпался тысячами осколков боли – принца Мустафы, не Мирджафара… Однако базилевс не заметил, как побледнела его названная дочь, – он огласил принятое решение и вновь поднял глаза к потолку, созерцая игру света в потолочных витражах.
А вот Феодора эту смертельную бледность заметила – и почти правильно поняла все, что происходит в душе ее «сестрички».
Девушки молча поклонились императору и так же молча пересекли половину дворца. Раскрылись двери в селамлик, а потом и в коридор, что вел к покоям принцесс. И лишь тогда Феодора участливо спросила:
– Василике, что с тобой? Ты выглядишь так, будто сейчас упадешь.
– Нет, сестричка, я не упаду. Но слова нашего повелителя развеяли все мои надежды…
Принцесса погладила девушку по плечу.
– Малышка, мы же обе прекрасно знаем, что рождены лишь для этого, что наш удел – брак по расчету нашего владыки в какой-то далекой стране. Неужто ты надеялась, что тебя минет чаша сия?
Василике отрицательно качнула головой.
– Нет, сестричка, на это я не надеялась. Однако думала, что все случится не так скоро…
Увы, девушка была вынуждена лукавить – она с самого начала понимала, что ее возвышение лишь отчасти дань ее заслугам. Что названная дочь императору куда выгоднее, чем даже сотня рабынь-компаньонок единственной принцессы. Что такая дочь может стать отличной партией для кого-то из соседствующих монархов или их сыновей.
– Малышка, – протянула Феодора сочувственно, – так ты думала, что мне первой предстоит покинуть дом?
Василике кивнула. Это была совсем безобидная ложь, ложь, которая не обидит ее «сестренку», но вполне оправдает и дурное самочувствие, и слезы.
«Ох, мой Мирджафар, – думала девушка, – ты оказался прав. Судьба, на которую ты так полагался, сыграла с нами самую злую шутку, на которую только способна: мы будем видеться часто-пречасто, но не станем ближе, чем сейчас, ибо я буду женой твоего брата… Принца Мустафы, не Мирджафара…»
