Так было и перед побоищем у Вороньего Камня, и перед кипящим кровью адом Куликова поля, и перед битвой у московских стен в Смутное время; и лишь отправляясь к Кубинке вместе с обречёнными приказом Жукова ополченскими дивизиями, я ничего не спрашивал у Меча.
А вот сейчас…
Всё хуже и тяжелее становилось вокруг, вымирали последние жители моей округи, на десятки километров вокруг тянулись теперь лишь заброшенные поля да глухие чащобы, продёрнутые редкими нитками ржавеющих лесовозных узкоколеек.
А потом началось. «Операция по установлению международного контроля».
На сцене заплясали марионетки-политики, мировые новостные сети заполонили сообщения о полной «гуманитарной катастрофе в России», завыли сотни голосов об остающихся без присмотра в «распадающемся государстве» ядерных бомбах и запасах химической отравы, и всё это – каждый день, по всем каналам, неостановимо, непрерывно, круглосуточно…
Помню, как, сжав зубы, я стоял у околицы – а высоко в небе, невидимые для простых человеческих глаз, шли армада за армадой. Летели сытые, здоровые, отлично вооружённые, вышколенные и обученные.
Точь-в-точь как те, что хлынули через западную границу в ночь на 22-е.
Ну что же ты, говорил я Мечу. Чего ты еще ждёшь, чего? Разве ты не понимаешь, что это конец, конец всему, во что мы с тобой верили и что защищали? Не знаю, правду ли говорила Ольга – что ты выкован руками титанов ещё до начала времен, – но ты оборонял эту многострадальную землю, этот зажатый между бесплодным севером и иссушенным югом лесной предел, перевитый, точно жилами, руслами рек, глядящий в небо глазами озёр, ты берёг его, ты проливал кровь посягнувших на него, ты нарушал порядок вещей – так почему же теперь ты бездействуешь?
Или ты считаешь, что всё так и должно идти и эта угроза – не угроза?
Да, я могу взять тебя и без твоего согласия. Могу. Но лучше бы этого не делать – последствия Кубинки памятны мне до сих пор.
Меч не отвечал мне. Эфес его оставался холодным, но притом совершенно небезжизненным. Я чувствовал гнев зачарованного клинка. Медленный, звенящий, совсем, конечно же, не похожий на наш, людской. Меч жил своей жизнью. И не нуждался ни в чьих указаниях, что ему делать, как и когда.
Тяжко, почти невыносимо жить, когда твой главный бой остался позади, а ты неведомым образом продолжаешь жить и не в силах защитить свою землю от новой напасти.
Что творится там, на высоком небе, где живёт Тот, кого я никогда не узрею вплоть до Страшного Суда, если, конечно, Твой Иоанн ничего не перепутал от страха? Ты потерял Ольгу – хотя разве можно убить Равноапостольную? И что же, потерпев это поражение, Ты отказался от мысли убрать с земли Русский Меч? Непохоже на Тебя, Господи. Если Ты что-то решил, Ты доводишь дело до конца. Хотя… Ты ведь сошел в ад, Ты сокрушил железные врата, втоптал во прах гордый девиз «Оставь надежду всяк сюда входящий», Ты вывел ветхозаветных праведников… но почему-то не помиловал того же Вергилия. И великий ромей только и мог, как истинный стоик, провести Данта по всем адовым кругам.
