Запись двенадцатая
ТРУДНОЕ СЛОВО «ГОРОХ»
Если честно… Если совсем честно, то мне папины книжки не нравятся. Ксюша — та считает папу лучшим писателем в мире, всем рассказывает о нем, а я — ни слова никому. Но в классе все равно знают. Из-за Полины. Ни с того ни с сего ляпает на уроке:
— Над чем работает твой отец?
Я пожимаю плечами.
— Пишет что-то… — валяю, как говорит мама, дурочку.
Очки у Полины вспыхивают.
— Родная дочь, а не интересуется творческой деятельностью отца!
Сама она интересуется. Правда, не как родная дочь, а как преподаватель литературы.
Предмет свой она любит. Так увлекается, что забывает про время, и звонок застает ее врасплох, поэтому после ее уроков перемены у нас почти не бывает. Сидим смирненько, ждем, пока закончит. Мы ведь понимаем, что она жертвует ради нас личным временем. А она думает — не понимаем.
— У меня тоже семья, — растолковывает нам Полина, — тоже дети. Я ведь не только педагог, не только ваш классный руководитель, но еще и мать и жена… — Как со взрослыми разговаривает с нами. Мы видим это, а она думает — не видим. — Как со взрослыми, — объясняет, — говорю с вами. И мне радостно наблюдать, как постепенно преображаются ваши глаза. В них мысль появляется. В них светится сознание долга. Ум и высокое человеческое достоинство. Это ли не лучшая награда учителю?
Я ставлю перед собой портфель и гляжусь в его никелированный замок, как в зеркальце. Изображение в нем, конечно, маленькое и искаженное, но, если приблизить лицо, можно разглядеть кое-что. Например, глаз. Вот зрачок, вот ресницы. Но, сколько ни гляжу, ни ума, ни сознания долга не замечаю.
— Соколова! — слышу вдруг и вскидываю голову. — Если тебе так уж хочется понюхать портфель, то, по-моему, лучше сделать это дома.
Класс смеется. Полина улыбается, счастливая, и очки ее счастливо блестят, и рука, тоже счастливая, гордо так поправляет их. Это ее любимый метод воспитания — опозорить при всех. Она называет его «выставить на коллектив».
Больше всего досталось Лене Потапенковой — за то, что редиской на рынке торговала. Не столько, впрочем, Лену «выставила на коллектив», сколько ее мать перед другими родителями. На собрании. Но мать не «выставилась». «Для меня, — заявила, — это новость», — хотя сама же пучки вязала.
Лена защищала ее. «Она взрослая, ей стыднее, чем мне. И на работу напишут…»
На другой день весь класс знал про рынок. «Почем редиска?» — дразнили. Лена краснела и жалко так улыбалась.
