Хачиун мрачно кивнул:
— Теперь иное. Хотя Чагатай сейчас тоже набрал силу, и добрая половина народа подумывает, а отчего бы ханом не стать ему.
— Вот что я скажу тебе, брат, — с решительным видом проговорил Хасар. — Быть крови. Хоть так крути, хоть эдак, но быть. Надеюсь лишь, Угэдэй знает, когда миловать, а когда резать глотки.
— У него есть мы. — Хачиун выдержал многозначительную паузу. — Для того я и хотел здесь повстречаться, брат, чтобы сообща обсудить, как благополучно утвердить его на ханство.
— Меня, Хачиун, не для того под эти белые стены звали, чтобы спрашивать моего совета. Я думаю, и твоего тоже не спросят. Ты не знаешь, верит ли он нам больше, чем остальным. Спрашивается, с какой стати? Ты и сам мог бы стать ханом, если б захотел. Это ведь ты считался наследником Тэмуджина, пока его сыновья еще росли.
Было видно, что эти слова брату поперек души: он раздраженно передернул плечами. Стан буквально гудел от всех этих пересудов, которые им обоим обрыдли.
— В любом случае, ты лучше, чем Чагатай, — спохватившись, неуклюже польстил Хасар. — Ты видел, как он нынче разъезжает со свитой своих прихлебаев? Молодой такой, чинный…
С высоты повозки он демонстративно сплюнул наземь.
Хачиун вымученно улыбнулся:
— Уж не зависть ли тебя мучает, брат?
— Зависть? Да что ты. Разве что грущу о своей молодости. А мучат меня старые раны, изношенные колени, да еще то, что ты тогда не уберег меня от удара копьем в плечо — вот оно меня теперь терзает.
— Уж лучше оно, чем зависть, — рассудил Хачиун.
Хасар только хмыкнул.
Оглянувшись, он увидел, как к ним через поле приближаются Джэбэ с Субэдэем. Уже по тому, с какой уверенностью чингисовы военачальники вышагивают по летней траве, было видно, что они пользуются непререкаемым авторитетом и властью. Хачиун с Хасаром переглянулись с лукавым под мигом.
— Чай в чашке, мясо в миске, — по-свойски приветствовал вновь прибывших Хасар. — А мы тут обсуждаем, как вернее оберечь Угэдэя, чтобы он и впредь нес для нас девятигривое белое знамя.
Символ объединенных племен по-прежнему трепетал у него над головой — девять конских хвостов, что когда-то пестрели разными родовыми цветами, пока Чингисхан не велел их выбелить в один, единый. И никто не смел посягнуть на этот знак власти, равно как и оспорить Хасарово пользование громадным, на шесть быков, возом.
Субэдэй вольготно устроился на краю настила, свесив с него ноги, и потянулся за лепешками и тарбаганьим мясом. Он знал — Хачиун с Хасаром ждут, что он им скажет. По природе своей немногословный и избегающий внимания, Субэдэй неторопливо поел и пару раз хлебнул архи.
