Когда Саша уходила он пообещал ей, что сделает скульптуру из воска, которую его друг переведет в бронзу.
– Возможно, ее выставят в твоем городе, – сказал он.
Поэтому Саша Вайнер и шла сейчас на четырнадцатую выставку венского Сецессиона. Она уже не помнила лица увядшего французского художника, но о его обещании не забыла. К тому же были еще подруги, которые смеялись и говорили, что у нее плохой французский, и она что-то напутала. Саша не признавалась, но именно из-за них она шла на выставку одна. Нужно убедиться, что художник сдержал обещание, и только потом звать подруг.
Внутри Дома Сецессиона было людно и шумно, несмотря на то, что посетители говорили в полголоса. Большинство людей толпились возле статуи Бетховена работы Макса Клингера, которая была расположена в центре выставки. Саша Вайнер старалась держаться подальше от этого сборища, понимая, что там ее скульптуры точно не может быть. Она неспешно бродила вдоль выставленных работ менее известных художников, ища в чертах каждого женского лица статуи или картины свои собственные. Но не было ни картины, ни скульптуры похожей на нее.
– Ох, уж эти художники! – проворчала Саша Вайнер, давая себе зарок никогда больше не доверять людям подобной профессии, но не прошло и месяца, как она снова после выступления ехала в экипаже в художественную мастерскую.
Мужчина, предложивший ей пятьсот марок за ночь вдвоем, был так очарован ее выступлением, что его плата вкупе с тщеславием Саши не позволили ей отказаться. В его мастерской было тихо и пахло воском. Полумрак сгущал тени, оживлял их.
– Вы тоже плохо видите, Клодиу? – спросила художника Саша Вайнер.
– Почему ты так решила? – голос у него был мягким, глубоким.
– В Париже я знала одного художника… Кажется, его звали Дега… Так вот у него были проблемы со зрением…
– И он тоже работал в темноте?
– Наоборот. Я просто подумала, что… – Саша растерянно огляделась. – Не знаю даже, что я подумала…
– Наверное, просто хотела сказать, что уже работала натурщицей.
– Да. Наверное… Но Дега просто смотрел.
– Тебе нравится, когда на тебя смотрят?
– Я не о том…
– Я понимаю. – Художник подошел к ней, прикоснулся к ее щеке. У него были холодные словно лед руки. Саша вздрогнула. – Что-то не так?
– Я не знаю… – она вглядывалась в его темные глаза. – Я думала… Мне казалось, что вы сначала нарисуете меня, а уже потом…
– Как балерина ты мне нравишься больше, чем как натурщица.
– Вот как?
– У тебя настоящий дар, – тонкие, аристократичные пальцы Клодиу скользили по ее лицу. – Ты должна танцевать. Обязана танцевать. Целую вечность. – Он отвел ее к кровати. Саша не сопротивлялась. – Это тело не должно стареть, – шептал Клодиу, снимая с нее одежду.
