Увидев Луция, который не смог скрыть болезненной гримасы, его преследуемый друг встал, не отнимая бутерброд ото рта, и свободной рукой крепко обнял друга детства. Луций немедленно отстранился.
Никодим по лицу Луция прочитал все и, широко раскрыв рот, отгрыз сразу половину бутерброда. Причем оба брата сделали глотательные движения, будто помогая ему. Тут Луций опомнился и грозно посмотрел на брата.
— Я же приказал тебе никого не пускать, — прошипел он, и рука его нащупала розовое ушко Василия.
— Не трогай ребенка, — сказал Никодим, и ладонь его железным кольцом перехватила руку Луция. — Ты забыл, что для меня открыть любой замок, не фокус?
Луций как бы со стороны посмотрел на его лицо — лицо человека с фотографии. Прямой пробор разделял блестящие темные волосы, ровная щетка усов — холодные голубые глаза и алый рот. Он вспомнил, что Никодим вечно шатался по сборам и соревнованиям, и отпустил брата.
— Ты сегодня нервничаешь, — холодно констатировал Никодим и вдруг широко улыбнулся. — А я чертовски рад тебя видеть. И более того, страшно хотел бы продлить нашу встречу на два-три дня. — Ткнув Луция шутя кулаком в грудь, он продолжил: — Я уже по твоим глазам все прочел. В лицее непрерывный шмон. За сокрытие посторонних грозят изгнанием, а то и чем похлеще. У тебя даже нос вспотел от страха. Ума не приложу, что тебя здесь держит. Поехал бы со мной и парня бы взяли. — И он так чтобы Луций видел, погладил мальчика по голой коленке. Тот зарделся от удовольствия.
— Ты мне пацана не трави, — холодно ответил Луций, — парень и так грезит побегами в дальние страны: то в Крым, то на Кавказ. Я за него перед теткой отвечаю, и нечего его сманивать. А кроме того, тебя хотел спросить, — тут взгляд юноши упал на младшего брата… «Не выгнать ли его, — подумал он, но потом махнул рукой, — пусть слушает, может кое-что поймет»… И продолжил фразу: — Ты что, в самом деле считаешь, раз мы с тобой вместе росли и, можно сказать, за одной партой восемь лет проспали, это дает тебе повод открывать замки в моей комнате, съедать мою еду и соблазнять моего брата? Может быть ты забыл, что наша юность осталась в другой эре, как любили выражаться коммуняки. Ты появляешься то после Балтийской войны, то после Московских пожаров, то вдруг вслед за уходящими танками Шамира, вечно без денег, голодный, и существуешь с таким видом, будто я обязан тебя содержать. Да, когда были живы мои отец и мать, я принимал тебя как брата, но с тех пор моя щедрость также поизносилась, как и моя одежда.
