— Отпевания не будет, — сказал отец Ангуин. — Только погребение.
Сибирские ветра, дующие на пустошах, быстро разносили вести. На следующий день к тому времени, когда школьников выпустили на большую перемену, все в Федерхотоне знали про статуи. В дедовские времена школа при церкви Святого Фомы Аквинского представляла собой одну длинную классную комнату, но нынешние учителя были не в силах сладить с буйными внуками первопоселенцев, и от старой системы обучения пришлось отказаться. Теперь воспитанников разного возраста отделяла друг от друга тонкая перегородка. Когда-то считалось, что в двенадцать лет самое время оставить арифметику и начать взрослую жизнь среди ткацких станков. С тех пор нравы смягчились, и ныне над директрисой, матерью Перпетуей, поставленной оберегать старшеклассников от треволнений юности, возвышались пятнадцатилетние отроки и отроковицы. Впрочем, дух исканий и перемен, свойственный в те времена юным, витал где угодно, только не в Федерхотоне. Сюда долетали лишь его слабые отголоски. Местные подростки начесывали коки над прыщавыми лбами и временами, словно припадочные, перебирали пальцами по животу, изображая игру на стиральной доске. Мать Перпетуя называла это безобразие «подражанием поп-группам» и строго карала.
Старшеклассники целыми днями гоняли в футбол на пустошах, лица у них были красные и обветренные. Они были рассеянны, безрассудны и одной ногой застряли в детстве. Их затянувшееся отрочество выдавали узкие затылки, любовь к комиксам и беспричинные взрывы веселья, тем более предосудительные, что людям, обреченным в будущем влачить цепи брака и работы на ткацкой фабрике, радоваться было не с руки.
Старшеклассницы, напротив, давно простились с детством. Местные девицы носили мешковатые кофты, а на переменах сбивались в стайки и хмуро злословили. Они обхватывали себя за плечи короткими толстыми пальцами, а их плоские груди свисали, как у старух. Дешевая одежда, из которой школьницы успевали вырасти, совершенно лишала их женской привлекательности. За пределами Федерхотона девочки в их возрасте переставали расти, но при взгляде на местных девиц казалось, что они не остановятся, пока не заполнят весь мир. Стулья скрипели под тяжестью их задов. Раскачиваясь взад-вперед, девицы издавали ужасные ритмичные звуки: га-га-га, означавшие смех. Они ничему не учились, а если узнавали что-то новое, считали делом чести тут же это забыть. Школа была для них тюрьмой.
