Минос закрыл папку, но объяснять ничего не стал.
– И что все это значит, сеньор Минос? – спросила я.
– Образец номер два – от другой кошки, нежели остальные три. Думаю – но это лишь предположение, которого в отчете нет, – что кошка номер два персидской породы.
– А другие образцы – не от персидских кошек?
– Обычные короткошерстные.
– Но образец «Параисо» соответствует двум другим?
– Да, соответствует.
– Как помечен образец номер два?
Минос снова заглянул в папку:
– «Эдуардо».
– Это Лютик.
– Персидский? – одновременно спросили мы с Миносом.
Галиано кивнул.
– Значит, Лютик не имеет отношения к волосам из «Параисо», – сказала я.
– Персидская кошка не имеет отношения к волосам из «Параисо», – поправил Минос.
– Это ставит Лютика вне подозрений. Как насчет кошек Херарди или Спектеров?
– Явные кандидаты.
Я ощутила внезапный прилив оптимизма.
– Вместе с миллионом других короткошерстных кошек в Гватемале, – добавил он.
Оптимизм рухнул в пропасть, словно падающий лифт.
– Можете определить, соответствует ли один из других образцов волосам с джинсов? – спросил Галиано.
– Оба имеют сходные характеристики. На основе морфологии волос различить их невозможно.
– Как насчет ДНК? – спросила я.
– Думаю, это удастся сделать. – Минос бросил папку на стол, снял очки и начал протирать их полой халата. – Но не здесь.
– Почему?
– На анализ человеческих тканей очередь на полгода. Так что данных о кошачьем волосе вам придется ждать вечно.
Я лихорадочно размышляла, что делать, когда зазвонил телефон Галиано.
По мере того как он слушал, лицо его становилось все напряженнее.
– ¡Ay, Dios mio! Dónde?[40]
Почти минуту он молчал, затем наши взгляды встретились.
– Почему не позвонили раньше? – Детектив перешел на английский.
Долгая пауза.
– Хикай там?
Снова пауза.
– Мы едем.
В три часа дня улицы уже были забиты. Мигая огнями и ревя сиреной, Галиано лавировал среди уступающих дорогу водителей; ногу с педали газа не снимал, на перекрестках почти не притормаживал.
Радио тараторило по-испански. Я не могла разобрать ни слова, но это не имело значения. Думала о Клаудии де ла Альде в черной юбке и пастельного тона блузке, тщетно пытаясь вспомнить выражение ее лица на фотографиях.
Но из прошлого всплывали и другие картины. Неглубокие могилы. Завернутые в ковры разлагающиеся тела. Прикрытые опавшей листвой скелеты. Истлевшая одежда, которую растащили звери.
Заполненный густой жижей череп.
Желудок судорожно сжался.
Лица охваченных горем родителей. Их ребенок мертв, и я должна им об этом сообщить. Они ошеломлены и потрясены, не хотят верить, злятся. Жуткая работа – приносить такие известия.
