– О каких двуногих бегунах ты говоришь, Иван Дмитриевич? – спросил я, удивленный.
– О, страшны они, доктор, гораздо страшнее других лесных обитателей, вроде волков или медведей!
Потом, помолчав, он положил свою руку мне на плечо.
– Имей в виду, доктор: если нас сведет судьба с людьми, кто бы они ни были, ты притворись немым.
– Немым?
– Да-да.
– Это зачем же?
– Так надо. А впрочем, я тебе поясню. Ты ведь текст Святого Писания знаешь неважно?
– Отвратительно. Как доктор медицины…
– Знаю, знаю. В этом-то вот и вся штука, что ты можешь ошибиться.
Вдруг Путилин потянул воздух носом.
– Ого! Дымком потянуло. Так-так…
Тайник изуверов-фанатиков
– Стой! Кто идет? – послышался резкий, грозный окрик.
Путилин схватил меня за руку, выразительно пожав ее.
Из-за густой чащи деревьев, скрывающих еле заметную тропку, выросла перед нами огромная мускулистая фигура рыжего детины, одетого в белую холщовую рубаху.
– Стой! Кто такие? Откуда?
Мрачно, подозрительно горят узкие щелки глаз.
Волосатая рука, способная ударом убить медведя, сжимает толстенный сук-палку.
Путилин сразу преобразился.
Согнулся, задрожав мелкой старческой дрожью, и прошамкал:
– Малость слепенький со немым глухим, раб божий Сиона горняго!
– Ну-ка, дай воззриться на тебя, старче! – лесной двуногий медведь пристально и подозрительно уставился на нас.
– Веры какой? – прозвучал новый резкий вопрос.
– Праведной, – ответил Путилин.
– Всяка вера праведна для тебя и меня. Ты-то какой?
Я, каюсь, испытывал пренеприятные минуты. Этот лесовик не внушал мне ничего, кроме отвращения и страха. «Пронеси создатель!
Влопались, кажется» – пронизывала меня мысль.
– Я-то какой веры? – продолжал шамкать Путилин. – А бегунной, той, что во лесах дремучих хоронится от насильников проклятых, той, что со зверьми беседушку ведет, а не со смутьянами.
Этот ответ, по-видимому, расположил рыжего детину в нашу пользу.
– Так ли? А твой приятель – так же верит?
– А ты поспрошай его: коль немой – так ответит, коль глухой – так услышит.
Путилин дико, страшно расхохотался старчески-дрожащим хохотом.
– Ого-го-го-го!.. – прокатился крик.
Задрожал дремучий лес.
Эхо подхватило исступленный хохот старого «фанатика» и гулко разнесло его по окрестности.
Путилин к вящему моему ужасу и изумлению стал приплясывать, словно одержимый бесами.
Он размахивал руками и потрясал своей шапкой-скуфьей.
– Ой, сруб, мой сруб! Вы горите, поленца мои, вы сверкайте, уголечки мои! Ой, верушка моя, ой, желанная моя!
