Однако, взглянув на юношу, на котором одежда простолюдина сидела не хуже, чем на дворянине расшитый золотом камзол, и который рисковал своей жизнью ради его дочери и него самого, мужчина понял, что он не в силах повлиять на то, что происходило во время, пока он был вычеркнут из этой жизни. Ему оставалось только смириться.
– Нам нужно уехать из Мадрида, – сказал Мануэль. – Вы готовы пойти на это?
Паола вздрогнула. Девушка не думала, что ей придется покинуть этот город. Внезапно она поняла, что ей предстоит сделать тот самый нелегкий, судьбоносный выбор между Мадридом и всем остальным миром, между спокойствием и риском, между Армандо и Мануэлем. К счастью, последнее не вызывало в ней сомнений.
Мужчины принялись обсуждать детали поездки. Несмотря на годы заточения, в душе Мануэль оставался авантюристом, бесстрашно идущим к неведомой цели. Он сразу заявил, что ему нравится мысль о том, чтобы отправиться в Новый Свет, где происхождение человека не ценится ни на грош, зато честолюбие и отвага идут на вес золота. Там и он, и Николас сумеют применить свои способности и силы.
Воодушевление мужчин иссякло только после того, как они поняли, что находятся по разные стороны баррикад: Мануэль вновь собирался примкнуть к конкистадорам, а Ниол мечтал помочь индейцам в нелегкой борьбе против завоевателей.
– На что тебе сдались эти краснокожие! – Мануэль в сердцах хлопнул себя по колену. – Надо всегда быть с теми, кто сильнее, кто способен больше платить. Ты вырос в Мадриде, среди испанцев, тебе ничего не известно об индейцах, они никогда не посчитают тебя за своего! Зато полукровок охотно берут в испанскую армию, назначая им неплохое жалованье.
На лице Ниола появилось отчужденное и, как показалось мужчине, зловещее выражение.
– Хотел бы я знать, что скажет на это моя мать!
Мануэль вздохнул. В данном случае ему было нечем крыть, к тому же он не собирался с ходу наживать себе врага, да еще в лице супруга своей дочери.
– Что ж, – примирительно произнес испанец, – как говорится, если речь идет о борьбе за свободу, равнодушным остается только сердце труса.
Когда Кончита въезжала в Мадрид через Ворота Солнца, над ее головой, громко каркая, пролетели две вороны. Это был дурной знак, и цыганка быстро сплюнула через левое плечо. После того как фургоны были поставлены на площади, она велела Марии никуда не уходить, а сама отправилась бродить по городу.
Солнце яростно палило, воздух был таким горячим, что обжигал и кожу, и глаза, и гортань. Даже льющаяся из фонтанов вода была теплой. Кончита подумала о тишине и уединении маленького кабачка, куда обычно захаживала одна или с очередным поклонником и куда когда-то привела Николаса.
