— Поверь, я несколько раз пытался склонить его к милосердному решению. Напоминал о примерах щедрого великодушия к пленным, не однажды проявленного его отцом, великим Ар Гоцем. Соблазнял его щедрым выкупом, который можно потребовать за тебя. Пытался встревожить его отмщением великого Син Ура, с коим тот не помедлит, если мы не сохраним тебе жизнь.
— Благодарю… ты получишь награду за хлопоты… когда я… взойду на престол.
Чтобы разобрать последние слова, Дац Дару пришлось склониться ухом к самым губам царевича, И когда он уловил их смысл, а вернее — полную бессмысленность, то решил, что царевич бредит и, быть может, бредил все время их разговора.
— Доспехи… должны быть со мной, — сказал Ур Фта чуть громче.
Нет, это не было бредом.
«Желание вполне разумное, — подумалось Дац Дару. — Ведь именно благодаря доспехам, если он наденет их на себя, позднее можно будет отличить от чужих костей его останки. Но, конечно, Гоц Фур воспротивится этому, и для того, чтобы выполнить последнюю просьбу царевича, придется действовать тайно, вопреки очевидной опасности».
— Я сделаю для тебя все, что смогу, — сказал он вслух. — И если мне это удастся, если доспехи и оружие будут с тобой, припомни мои слова: не гоже воину заживо гнить, когда в руках у него спасительная сталь. Прощай же, царевич! Я слышу, идут за тобой.
— Прощай… — прошептал царевич и погрузился в беспамятство.
* * *
Очнувшись вновь, он было подумал, что лежит на прежнем месте и после разговора с советником Дац Даром прошло лишь несколько лумов. Во всяком случае, в голове еще звенели его прощальные слова. Но стоило чуть пошевелиться, как под ним хрустнуло, затрещало — и в спину уткнулось что-то острое. Ур Фта мучительным усилием пытался припомнить последний разговор и принялся шарить целыми руками по своему телу и рядом с ним. Дац Дар что-то говорил о костях. Да, это и были кости. Он уразумел, что лежит на груде агарских костей, раздетый донага — только на рассеченном плече царевич нащупал большой липкий комок цинволевой корпии, набухшей кровью и гноем. Он со стоном повернулся на бок и, стиснув зубы, полз по костям, пока не наткнулся на мокрую каменную стену, скользкую и холодную. С громадным трудом, испытывая невыносимую боль, от плеча пронзавшую все тело, царевич пополз в противоположную сторону, медленно оттолкнув от себя мерзкую стену. Всей душой он мрачно предчувствовал, что вот-вот, и перед ним встанет новая преграда. Ведь кругом не было ни ветерка, тяжелый смрад стеснял дыхание, ни звука, кроме постукивания и хруста костей. Как вдруг рука его нашарила впереди что-то округлое, но более холодное, нежели то и дело попадавшиеся черепа. Шлем! Это был его шлем. И все доспехи здесь же рядом. И цохларан, и кинжал. И мешок из грубого цинволя, а в нем — одежда, кувшин и корсовые лепешки. И в тот же лум царевича пронзили давешние слова Дац Дара: «Тебя опустят в колодец Ог Мирга!»
