— Что ты скажешь на это? — радостно вскрикнул Син Ур, обращаясь к советнику.
— Скажу, что если бы не это стальное яйцо у него на голове, — не менее радостно и возбужденно прошептал мудрый Од Лат, — мне бы и в голову не пришло, будто сын твой ничего не видит.
Меж тем, восьмерка во главе с царевичем уступила место следующей. Игра продолжалась по всем правилам, но столь бодро и горячо, что наблюдать за нею было истинным наслаждением.
Сразу после полудня царь приказал трубить в зулы, что служило для юношей-участников игры — сигналом собраться перед его навесом. Скоро собрались все до единого, и Син Ур приказал угостить их обильной трапезой. А по ее завершении началась самая увлекательная и важная часть турнира. Теперь наиболее храбрым предстояло показать себя в единоборстве.
Правила были просты: соперники съезжались с тяжелыми копьями наперевес, стараясь поразить друг друга, до тех пор, пока один из них или оба враз не оказывались на земле. Дальнейшее зависело от потерпевшего поражение или — в случае одновременного падения — от наиболее пострадавшего. Если он признавал себя побежденным и покидал поле битвы, поединок считался завершенным. Если же он изъявлял желание и сохранял способность на равных продолжать борьбу, бились на мечах, пока один из двоих не упадет, не выронит меч либо не коснется земли рукой или коленом. Хотя в поединках не пользовались боевым оружием — турнирные копья вместо наконечников были снабжены округлыми деревянными болванками, а мечи не вынимались из ножен, — и к тому же некоторые удары — например, в голову — были запрещены, все-таки далеко не каждый осмеливался принять вызов. Страшились не увечий, страшились позора — несмотря на то, что принявшего вызов, независимо от исхода поединка, никто не посмел бы назвать трусом. Но самые храбрые и уже отличившиеся тоже не спешили бросить или принять вызов. Таков был негласный закон, позволявший вперед проявить себя участникам послабее. Вот почему в ходе первой череды поединков вокруг площади Зьаф не умолкали шутливые возгласы и смех, а иной раз и трапеза продолжалась. И только постепенно, по мере вступления в игру все более сильных соперников, утихал смех, возгласы становились горячими и взволнованными, интерес к происходящему нарастал. Так было и в этот раз. Дело приняло воистину нешуточный оборот, когда вызов принял черноглазый Ал Грон, без особенного труда одолел к восторгу своей Чин Дарт одного за другим четверых и в пятый раз выставил щит на средину турнирного поля. Тут желтолицый Фо Гла, подбадриваемый друзьями, взялся было за копье, но взвесил его на руке и отставил в сторону, скромно улыбаясь: вот если бы надо было соревноваться в стрельбе — он не сомневался бы ни лума, а на копьях — это испытание не для него. На этот раз к щиту Ал Грона рысью подъехал угрюмый Бер Сан и уронил его небрежным ударом склоненного копья. Едва ли не с такой же легкой небрежностью выбил он из седла самого Ал Грона, а за ним еще шестерых.
