Осень для ангела | страница 26



Налоговая полиция? Эти могут, этим закон не писан, ночью вломятся, руки за голову и давай им документы — сколько от государства прибыли утаил? Только извини-подвинься, все до копеечки в то же горуправление и сдаем, откуда прибылям взяться?

Он покачал головой, потер лоб в задумчивости.

А вдруг кто на его место глаз положил? Вдруг принято решение отправить его на пенсию и другого более молодого, более оборотистого на должность посадить? Решили исподволь подкрасться, с душ начать, а потом и к нему приступят — пошел прочь старик, уступи дорогу молодым!

Потому и ночью, пока он спит. Потому и втихомолку, чтобы не спугнуть раньше времени. Придет он завтра на работу, а в кабинете другой директор сидит, чаи гоняет, разговоры разговаривает. Исподволь решили сковырнуть ветерана кладбищенского труда, сперва души отберут, потом…

Тьфу ты, что за глупости тебе в голову приходят, товарищ директор? Кто же те души увидеть может окромя тебя? Кому они нужны кроме тебя, старик? Никому не нужны! Да никто их и видеть не может, вот ведь в чем незадача!

А по разговору получается, что те голоса именно к его призракам обращаются, то есть видят их не хуже Ивана Васильевича. Конкуренты? Решили под шумок души с кладбища подтянуть, да по домам растащить или на свои кладбища для разживы перетянуть?

Не дам… не пущу… свое заработай, потом ложкой лопай! А меж тем пришельцы не теряли время зря!

— Господи, стадо слонов, а не души, ну что вы носитесь кругами по поляне? Вам же русским по-белому сказано — стройся в три шеренги, ать-два, упал-отжался! — командовал какой-то солдафон.

— Кто не понял, левое, это возле березы, а правое ближе к осине! Остальные просто на месте стойте, под ногами не путайтесь! — пояснял безмерно терпеливый ангельский голос.

— И всем вспомнить посмертную анкету, чтобы зря время не теряли, когда очередь подойдет.

Возмущенный Иван Васильевич продрался в первые ряды, и глазам его открылось престранное зрелище. Перед толпой напуганных и смущенных душ, как волки перед овцами, стояли трое.

Эти трое были Ивану Васильевичу незнакомы. Одежды их выглядели весьма престранно, а сами они вызывали чувство непонятного страха или опасения. Он бегло пригляделся к возмутителям спокойствия, настраивая себя на предстоящую конфронтацию.

Скрипучий и противный голос принадлежал высокой сухопарой пожилой женщине в черных одеждах с косой через плечо. Не с той косой, которая от длинных волос сплетается, а с той, что траву косят.