— Слушай, у меня интересные сведения. Проверьте в Бахмачеевской Лохова. — Я продиктовал фамилию по буквам.
— Почему его?
— Да ерунда какая-то получается. У него справка на инвалидность. В ней указано: одно легкое и туберкулез. В действительности — оба легких на месте.
— Ты что, из Юромска это разглядел?
— Да, в подзорную трубу. А если без шуток, нашу фельдшерицу в поезде встретил. Она и рассказала. Ты слышишь?
— Слышу. Ладно, Кича, буду действовать.
Юромск. Мы шли, оглохшие от тишины, всматриваясь в запутанные номера на разномастных оградах частных домов. Арефа растерялся. Он бросал на меня извиняющиеся взгляды, и мне передалась его растерянность. «А может быть, Арефа дурачит меня и, как птица оберегая своих птенцов, отводит от них охотника?» Мы опять куда-то свернули. У Денисова вырвался вздох облегчения. Через несколько шагов нас осветили сзади автомобильные фары. Пришлось посторониться. Мягко урча мотором, перевалился по разбитой, заросшей травой колее «Москвич».
Арефа проводил его взглядом и вдруг крикнул:
— Эй, мореэ!
Машина остановилась.
— О, баро девла! — воскликнул шофер, вглядываясь в Денисова.
Арефа шагнул к «Москвичу».
— Здравствуй, Василий! А я, черт возьми, чуть не заблудился.
Дратенко открыл заднюю дверцу:
— Вот молодец, что приехал! А где Зара?
— Не могла.
— Жаль-жаль.
Мы сели в машину. Она была новая, еще пахла краской, кожей и пластмассой. Щиток с приборами уютно светился лампочками. Свет от фар поплыл по изумрудной траве.
— Как внуки? — спросил Василий.
— Спасибо, живы-здоровы.
— Ну и слава богу! — Дратенко обернулся и подмигнул мне: — Ром?
Я понял.
— Нет, русский, — ответил за меня Арефа. — Сережкин приятель.
«Да, — подумал я, — ничего себе приятель».
— Ты знаешь, на днях Сергей был. Что с ним такое?
— А что? — невольно воскликнул Арефа. Я сдавил ему руку, чтобы он не сказал ничего лишнего.
— Сумасшедший какой-то! Набросился на меня. Где, говорит, лошадь?
— Давно был? — глухо спросил Арефа. От волнения он охрип.
— Три дня назад. Смешной человек! Зачем мне красть лошадь? Я, как и Остап Бендер, уважаю уголовный кодекс. — Дратенко засмеялся. — В наше время можно заработать честным трудом. А все эти цыганские штучки-дрючки с лошадьми пора сдать в музей.
Я чуть было не напомнил ему, как они пытались провести Нассонова, напоив кобылу водкой. Но вовремя сдержался. Вообще мне надо пока делать вид, что мое дело — сторона. Пусть говорит Арефа. Арефа уже успокоился: Чава был жив и невредим.
