Мальков вышел из кабинета и направился в комендатуру, вызвал несколько стрелков-коммунистов и уже вместе с ними отправился в Автоброневой отряд. Здесь он велел начальнику отряда из боксов вывести несколько грузовиков и включить моторы, а в тупик загнать один легковой автомобиль, повернув его к воротам… У ворот также остались два стрелка, которым было запрещено кого-либо пропускать, Мальков пошел за Каплан и через несколько минут вывел девушку во двор.
По правилам во время казни должен был присутствовать врач – именно он составлял акт о наступлении смерти. Решено было обойтись без врача, его заменил поэт Демьян Бедный. Узнав о предстоящем расстреле, он напросился в свидетели – то ли потому, что по образованию был фельдшером, то ли потому, что дружил с Мальковым. Пока гремели выстрелы, Демьян держался бодро. Он даже помог попросившим его большевикам засунуть в бочку еще теплый труп и облить его бензином. Он держался хорошо и в тот момент, когда Мальков никак не мог зажечь отсыревшие спички, – поэт великодушно предложил свои. А вот когда вспыхнул костер, и запахло горелой человечиной, певец революции шлепнулся в обморок. «Интеллигенция», – усмехнулся Мальков и отправился к Свердлову, чтобы доложить о выполнении задания.
– В 4 часа дня 3 сентября 1918 года возмездие свершилось. Приговор был исполнен. Исполнил его член партии большевиков, матрос Балтийского флота, комендант Московского Кремля Павел Дмитриевич Мальков – собственноручно. Тело Фанни Каплан было сожжено в железной бочке.
Отрапортовали мне в тот же день. Но я знал, что все не закончилось, ведь истинные заказчики не были наказаны. И расстрел Каплан был только отпугивающим маневром с нашей стороны. Чтобы не думали эссеры, что сойдет им с рук то, что они творят. И что мы будем биться с ними и победим. Свергли царя – уничтожим и их.
«Расстались, расстались мы, дорогой, с тобой! И это так больно. Я знаю, я чувствую, никогда ты сюда не приедешь! Глядя на хорошо знакомые места, я ясно сознавала, как никогда раньше, какое большое место ты еще здесь, в Париже, занимал в моей жизни, что почти вся деятельность здесь, в Париже, была тысячью нитей связана с мыслью о тебе. Я тогда совсем не была влюблена в тебя, но и тогда я тебя очень любила. Я бы и сейчас обошлась без поцелуев, только бы видеть тебя, иногда говорить с тобой было бы радостью, и это никому бы не могло причинить боль. Зачем было меня этого лишать? Ты спрашиваешь, сержусь ли я за то, что ты «провел» расставание. Нет, я думаю, что ты это сделал не ради себя… Крепко тебя целую. Твоя Инесса».
