Дом Мингьюра более-менее типичен для сравнительно обеспеченного жителя Ятунга. Сначала ты попадаешь в комнату, которая используется под кладовую, в ней полно седел, инструментов, мешков с товарами и разных вещей, характерных для романтической феодальной жизни страны. Оттуда ты попадаешь в кухню, темное закопченное место, где Восемь благородных символов грубо намалеваны белым на стенах; оттуда ты наконец попадаешь в комнату Мингьюра, которая также служит гостиной и молельней. О роли гостиной свидетельствуют толстые подушки, на которых тибетцы сидят вместо стульев, разложенные вдоль стен, а также несколько лакированных столиков для чая и лепешек. О роли молельни свидетельствует прекрасный небольшой позолоченный алтарь из резного дерева с несколькими статуэтками (Падмасамбхава, Ченрезиг, Шакьятхупа); а на стене висят две или три танки (картины на ткани) и несколько фотографий лам, знаменитых храмов и вид Лхасы. Его молельня – гордость любого тибетца. Молельню в доме феодального господина часто можно сравнить с молельней в храме по богатству украшений, количеству статуй, картин, книг, драгоценных чаш и разнообразию приношений.
Мингьюр видит во мне как в европейце главным образом колдуна по механическим вещам. Каждый раз, когда я прихожу к нему, он просит меня то починить старый будильник, который перестал звонить, то старый замок, который не открывается, то старую лампочку, которая не горит. Несмотря на все мои возражения и неудачи, он никогда не сдается. Он всегда хочет, чтобы я попробовал еще раз. Еще у него всегда есть список английских слов, произношение которых он не знает, и он всегда неизбежно делает одни и те же ошибки, когда пытается их выговорить. Вчера мне наконец-то удалось починить будильник, после чего Мингьюр пригласил меня на обед.
Я настоял на том, чтобы обед был тибетский; иными словами, чтобы он состоял не из блюд, которые богатые подают в особых случаях и которые практически не отличаются от китайских, но из тех блюд, которые обычные тибетцы едят в обычные дни. Мы с Мингьюром ели в гостиной-молельне. То и дело входила его жена, чтобы обслужить нас, оставалась на несколько секунд, обмениваясь несколькими словами, потом снова исчезала на кухне; в коридоре толпились дети, подглядывая из-за двери. Им очень нравилось, они громко смеялись надо всеми нарушениями этикета, которые иностранец неизбежно допускает во время еды.
– Подите прочь! Прочь! – кричал на них Мингьюр, и на несколько минут в коридоре воцарялась тишина.
