Таким же образом разговор продолжался еще некоторое время. Два мальчика налили чай и предложили индийские лепешки, которые считаются большой роскошью. Потом Тобванг открыл ящик и достал навесной замок.
– Я уже долго никак не могу его открыть, – сказал он. – Может быть, вам удастся сотворить чудо?
Пьеро посмотрел на меня с торжествующей улыбкой.
Один за другим мы осмотрели упрямый замок. Между тем я заметил, что несколько головорезов, которых мы видели снаружи, потихоньку входили и собирались в темном конце комнаты. Тобванг продолжал говорить. Он, наверное, думал, что я знаю тибетский гораздо лучше, чем на самом деле, потому что после первых нескольких фраз, которые он произнес медленно и отчетливо, стал говорить быстро, и мне трудно было понимать его. Он держался немного отчужденным, но не принимал особо важного вида. Он все пел ту же песню. «Если бы это зависело от меня, вы уже были бы в Лхасе и отдавали почести регенту». Пьеро передал замок полковнику Мойзу. Повернувшись при этом, он заметил людей, загородивших вход. Он посмотрел на меня, и я ответил кивком, как бы отвечая: «Я же говорил». В конце концов, таковы восточные порядки, и для нас могло готовиться что-то неприятное. Вдруг Тобванг повернулся к банде головорезов.
– Пусть больные выйдут вперед, – сказал он. – Амчи-сагиб (господин доктор) их осмотрит!
Когда я перевел эту фразу, Пьеро бросил на меня торжествующий взгляд поверх чашки, которую подносил к губам. Замок и ревматизм! Он оказался совершенно прав, и у него были все основания злорадствовать.
Ятунг: феодальный властелин на мосту
Прошлым вечером к нам прибежал гонец от Мингьюра, старосты деревни, с известием, что сегодня этой дорогой будет проезжать лачаг Джигме Таринг. Так что утром мы с Пьеро пошли к мосту, чтобы дождаться, пока поедет караван лачага, и сделать несколько красочных фотографий. Весь день стояла прекрасная погода с сочно-голубым небом и маленькими радостными облачками, вечно плававшими в Гималаях от пика к пику.
Джигме Сумчен Вангпо Намгьял Таринг – тридцатисемилетний племянник сиккимского махараджи, он принадлежит к тибетской ветви семьи и живет в Лхасе. Он еще не достиг самого высокого ранга (он принадлежит к четвертому из семи рангов тибетского чиновничества), но он член одного из самых важных тибетских семейств и вращается в высшем обществе. Его отец Таринг-старший, старший брат сиккимского махараджи, умер несколько лет назад. Я помню его в Гьянце в 1937 году. Меня пригласили посетить его в Таринге (тибетская знать почти всегда берет фамилии по одному из своих поместий) по дороге в Лхасу. Я часами ехал по пустынной равнине на высоте 4000 метров, прежде чем увидел поля вдалеке и потом небольшой дворец-крепость в окружении множества домов пониже. Это и был Таринг. Между тем погода испортилась и началась сильная гроза. Для тибетцев град один из самых страшных бичей, потому что иногда он полностью уничтожает их скудные посевы. Крестьянин залез на крышу своего дома и, как Тритон, отчаянно дул в большую белую раковину, чтобы прогнать грозу. Но гроза, кажется, нисколько не убоялась этой процедуры, и вскоре загремел гром, и засверкала молния, и полил ужасный ливень, хотя без града.
