— Это, — провозгласил Эдисон, — голос… — но конец фразы заглушил страшный грохот.
Я нервничал, удивленный его доверием. Великий человек готов открыть мне тайну!
— Чего? — прокричал я, перекрывая гул.
— Голос капитализма! — ответил он. — Слышали о таком?
— Да, слышал, — ответил я, вспоминая матросов на корабле и тюрьму, куда их отправили. — Слышал. Не уверен, что он мне по душе.
— В капитализме нет ничего дурного, — сказал он мне.
— Не считая того, что для того, чтобы продать, надо быть владельцем, а кто может владеть вещами, которые мы изобретаем? Как я могу быть владельцем переменного тока? Это все равно что быть хозяином грома и молнии. С этим я не могу согласиться.
— Люди сплошь и рядом приобретают в собственность гром. Так устроена Америка. И, прошу вас, довольно о вашем переменном токе. Даже если вы в последний раз упомянули эту нелепость, все же один раз вышел лишний. Переменный ток опасен, а главное… — Эдисон нацелил палец прямо мне в грудь, — мои лампы от него не работают. А мои лампы, — напомнил он мне, — это ваш хлеб.
Я трудился день и ночь, и, честно говоря, мысль о пятидесяти тысячах долларов постоянно маячила у меня в голове. Мои собственные изобретения непрестанно роптали, что я о них забыл, что им нужны обещанные деньги. Я приходил на работу в 10:30 утра и уходил в пять утра. Я не нуждался в сне: наоборот, сон, кажется, отнимал у меня силы. То же самое, как я выяснил, относилось к еде и друзьям. Все это отсылало мою жизнь в сторону, а я старался, чтобы моя жизнь направлялась по одному маршруту — обеспечивала работу. Пятьдесят тысяч долларов могли бы далеко продвинуть мои изобретения. Итак, работая чуть ли не круглосуточно, я всего за несколько месяцев выполнил тяжелую и нудную задачу по переоборудованию лаборатории, сделав ее современной и эффективной — самой эффективной. Я присвистнул и отправился за обещанной Эдисоном наградой.
— Я закончил, — сказал я ему.
— Действительно. Впервые вижу такую работу. Возьмите с полки пирожок.
— Я хотел бы получить пятьдесят тысяч долларов, которые вы мне обещали.
— Вы, верно, шутите?
— Но, сэр, вы обещали именно столько.
— Вам еще предстоит познакомиться с американским чувством юмора,
[12]— сказал он и захохотал, словно желая продемонстрировать, как забавна его Америка.
Я не смеялся. Я молчал, пока мой гнев не перегорел. Я отвлекся. Моего внимания требовали два варианта действий. Один забился на пыльную верхнюю полку и поглядывал на меня из-за коробок с предохранителями. Другой, трепеща крыльями, стоял в дверях, готовый уйти. Два варианта завели спор — терпеливым, тихим шепотом, словно обсуждая секрет, и оба напоминали голос моего отца, беседовавшего с Богом.
