Другой член комиссии говорил старушке за столом справа:
– Не надо вычеркивать. Здесь не вычеркивают. Здесь, наоборот, вписывают.
И уже из-за спины до Глеба доносилось:
– Вы бы лучше не приходили, раз не хотите… Виктор Андреевич, пенсионерка «преступления большевиков» вычеркнула!.. Что делать?…
Они не дошли ста метров до гостиницы.
– Давай сядем, – сказала Ксюша.
– Что, так плохо? – спросил Глеб, садясь вместе с Ксюшей на ступеньку лестницы в чебуречную.
Табличка «Мероприятие» висела на двери.
– Знаешь, Глебушка, что мне больше всего в тебе не нравится? Твое безразличие.
– К чему же я безразличен?
– А ко всему. Ты ко мне безразличен. Ты к людям безразличен. Тебе безразлично, Мономах чьей истории принадлежит. Нашей, не нашей… Ты не хочешь ни за что ответственности нести. Ни за то, что в стране происходит, ни за то, что между нами с тобой… Ты не знаешь обо мне ничего. Потому что тебе я безразлична. И здоровье мое тебе безразлично. И все, чем я живу.
– Несешь чушь какую-то, сама себя не слышишь, – проговорил Глеб, рассматривая гирлянды над головой.
– А ты сам-то не хочешь покаяться? Не за других. За себя.
– Пред кем покаяться? В чем?
– А в чем-нибудь. Какая разница, в чем. Передо мной. Пока здесь. А то так и умру. Или дурочкой стану. Будешь локти кусать, что не сказал.
– Что я тебе не сказал? Почему дурочкой станешь? Или умрешь?
– Мне холодно. И трудно дышать. И голова.
Он поцеловал ее в лоб.
– Ого. Ты ж горячая.
– Если тебе не в чем, тогда я буду. Я тебе так покаюсь, что у тебя волосы дыбом встанут. А то больно ты у меня спокойненький, безразличненький…
– Ксюша, у тебя температура. Надо что-то делать.
– Ты мне – «нет» хочешь сказать? Ха-ха, – она засмеялась и тут же закашляла. – А я тебе – «да»! А я тебе – «да»! – пыталась выкрикнуть сквозь кашель.
Глеб встал. Он стоял, озираясь по сторонам, и не знал, что делать.
– С Даней, с Данечкой – вот с кем!.. Съел? Не ожидал, что с Данечкой?
Глеб склонил голову набок.
– Ну и как это называется? – спросил он спокойным голосом. – И что это значит? Это ты что, каешься или как?
– Да, это я каюсь, да!
– Если бы ты каялась, ты бы раскаялась, а ты не раскаиваешься, ты, наоборот, меня позлить хочешь. Не знаю, зачем. Грош цена твоим словам.
– Так ты не веришь, что я с Данечкой?…
– Чушь несешь, просто чушь какую-то!.. Даня на Таню надышаться не может, а ты говоришь!.. Даня – святой человек!
– Четыре раза с Данечкой. Не раз и не два, а четыре!
– Ты бы сказала, с дизайнером Зайнером, я бы, может, еще поверил… Но чтобы с Данечкой… Никогда…
