А затем я говорю ученикам, что публикация не всегда приносит финансовую стабильность, душевное равновесие и даже просто удовлетворенность. Истерия, проблемы с кожей, нервный тик, беспросветные денежные затруднения — нажить это гораздо больше шансов, чем обрести душевный покой. И все же я считаю, что писать надо. Просто стараюсь дать людям понять, что сочинительство, и даже писательское мастерство, и даже регулярные тиражи сами по себе не открывают тех дверей, в которые нам всем так хочется войти. Вы думаете, сразу станет хорошо, вас признают, перед вами откроются все пути и возникнет чувство, что вы наконец куда-то добрались? Ничего подобного. У меня очень много друзей-писателей; но никто из них не расхаживает с гордой и довольной улыбкой. Наоборот, у большинства на лицах вечно замученное, загнанное, потрясенное выражение — как у собаки, которой в морду брызнули пахучим дезодорантом.
Моим студентам не нравится все это слушать. Не нравится и то, что я перестала быть голодным художником только после выхода четвертой книги. Неприятно слышать, что мало кому из них удастся опубликовать свои книги и почти никто не сможет всерьез этим зарабатывать. Но их представления о том, что значит быть издаваемым автором, очень далеки от реальности. Поэтому я рассказываю им историю про моего сына Сэма. Ему четыре года, и он ходит в младшую группу при церковной школе. Недавно им там объясняли, что такое День благодарения. У сына есть старший друг, тоже Сэм. Ему уже двенадцать, и он активно интересуется политикой. И вот он при встрече стал выпытывать у моего Сэма, что им говорили про этот праздник. Сын пересказал ему трогательную малышковую версию: про пилигримов, индейцев, вкусную еду и большую дружбу. Выслушав ее, Сэм-старший повернулся ко мне и ехидно прокомментировал: «Похоже, про зараженные оспой одеяла он еще не слыхал».
Ну, может, их учителя просто не добрались до истребления индейцев и в той части истории, которую они успели пройти, белые люди вели себя прилично. Это я к чему: мои ученики мечтают издаваться, но пока не знают о тех «зараженных одеялах», что ждут их после публикации. Потому я их и просвещаю.
Но еще я говорю, что за работой мы, писатели, иногда чувствуем себя более живыми и счастливыми, чем в другое время. Если текст по-настоящему удается, вас охватывает чувство свершения. Как будто нужные, верные слова уже есть внутри вас, а вы только помогаете им выйти на свет. Это почти как доить корову: и молоко прекрасно на вкус, и животное радо, что его подоили. Хотелось бы, чтобы мои слушатели тоже познали счастье творчества.
