Он жив.
Она видела прямой нос, аккуратную раковину уха и чуть выступающие скулы. Ей хотелось увидеть все перемены, вспомнить сотни деталей, которые она давно забыла. Она должна была убедиться, что перед ней человек из плоти и крови, а не плод воображения.
Он жив.
Человек, которого она отправила на виселицу.
Клейтон не шевельнулся. Наконец, когда она встретилась с ним взглядом, он сквозь зубы процедил:
– Убери от меня руки.
Оливия отшатнулась и рухнула на жесткий стул.
– Клейтон, где ты был? Я думала, ты…
– Мертв? – услужливо подсказал он.
Она сразу поняла, что не должна была садиться. Он всегда возвышался над ней, но теперь… Теперь же он господствовал, подавлял, устрашал… Его губы скривились в презрительной гримасе.
Что ж, если это чудо, то оно оказалось вовсе не радостным.
– Где ты был? – Она стиснула в кулаках мягкую ткань своей серой рабочей юбки.
Клейтон саркастично усмехнулся. Господи, как же он изменился! Стал жестоким.
– В аду.
– Но ведь тебя повесили! Отец сам видел!
– Разве?
Все у нее внутри, включая и сердце, словно сжалось в тугой узел. Выходит, отец солгал ей. Еще одна ложь. Не первая и не последняя. Боже правый!
– Ты все это время был в тюрьме? Или… – Слова застревали в горле. – Тебя… куда-то увезли? – Могла ли она сделать что-нибудь, как-то ему помочь? Может, пойти к властям и рассказать правду?
– Я пришел не для того, чтобы воссоединиться с прежней возлюбленной.
Но это вовсе не значило, что она не могла задавать ему вопросы. Когда-то она любила его всей душой, всем сердцем. И ей необходимо было знать, что с ним произошло.
Заставив себя встать, Оливия спросила:
– Так что же с тобой случилось?
– Ты лишилась права задавать подобные вопросы.
– Клейтон, что произошло той ночью?
– Я хочу поговорить с твоим отцом. – Голос его был холоден и спокоен.
– Но, Клейтон…
– Не льсти себе. Я не долго мучился из-за твоего предательства. И не желаю говорить об этом.
– А я желаю!
– Но ты не всегда получаешь то, что хочешь, Алмаз.
Да как он смеет?! Как он осмелился сказать ей такое… и назвать ее так? Ей очень понравилось, когда Клейтон дал ей это прозвище. Алмаз – это сверкание, яркость, блеск. Но теперь, когда его голос исказило презрение, алмаз стал символом жадности, мелочности, тщеславия.
Но ничего такого в ней больше не было.
– Ты проводишь меня к отцу?
Эти слова вернули Оливию к реальности.
– Нет, невозможно.
– Вчера я уже понял, что доступ к нему ограничен, однако же…
Оливия мысленно вознесла хвалу верности и преданности их старого дворецкого.
